Я направил коня к бородачу, думая о том, что, если он успеет выхватить свою шпагу и я напорюсь на нее в полете, когда прыгну на него, ее тонкое жало не сможет меня остановить. Затем мы свалимся на землю, и, возможно, мне повезет, и я отделаюсь не смертельной раной. Если рана окажется смертельной, то какая мне разница, что произойдет потом. Большего я все равно сделать не успею.

Управлять чужой лошадью оказалось легко. Во-первых, сказался опыт, полученный за время моего путешествия. Во-вторых, мне ее, в отличие от Мухорки, ничуть не было жалко. Не жалко было огреть по бокам каблуками, не жалко рвануть повод сильнее, чем следовало, чтобы направить в нужном мне направлении.

Да и не нужна она мне надолго, мне бы только до бородача добраться. А добраться до него стало сложнее. Второй его спутник направил своего коня наперерез, и в руках у него заблестело лезвие сабли. Кинжал против сабли, понятное дело, не оружие, да и навыки конного боя отсутствуют у меня напрочь.

И я рванул повод еще раз, уводя своего коня в сторону. Мне хотелось добраться до Мухорки, чтобы на скаку схватить висевшие на луке седла ножны с тесаком. Возможно, мне бы это и удалось, но на пути встала Милана. И я решил подхватить ее и усадить рядом с собой. Но в самый последний момент девушка испугалась скачущей прямо на нее лошади и отпрянула в сторону, оказавшись в нескольких сантиметрах от Мухорки, все это время спокойно щиплющей траву.

Наверное, со стороны все это выглядело очень нелепо, но мне было не до смеха. У меня даже лопатки на спине сошлись в ожидании удара сзади.

В руке у бородача был пистолет. И хотя он пока что держал его стволом вверх, было понятно, что дворянин выбирает момент для выстрела. И останавливало его только то, что я прижался к гриве лошади, так что легко можно попасть именно в животное. А делать этого он явно не хотел: как-никак – собственность.

На землю я приземлился крайне неудачно, чуть ли не на четыре кости, кроме того, умудрился завалиться набок и выронить кинжал. Но свою главную задачу выполнил, нырнув под брюхо Мухорки и сорвав перевязь с тесаком.

Эх, Милана, ну как же ты умудряешься все время оказаться не в том месте. Умоляю тебя, отойди шагов на десять в сторону, никто тебя не тронет. Девочка, пойми, нет ничего хуже: стоять вот так, оцепенев от страха… Мешаешь ты мне, очень мешаешь.

Снова нырнув под брюхо Мухорки, я оказался в тылу преследующего меня врага. Сейчас только проворство может меня спасти. Все-таки на ногах мне легче будет маневрировать, и единственная защита для меня сейчас – лошадь.

Бородач направил своего коня ближе к нам. Сейчас гостеприимные хозяева зажмут меня с двух сторон – и все. Да еще этот, первый. Я ведь только слегка его придушил и скинул с лошади. И он уже приходит в себя. Еще пара минут – и их снова будет трое.

А тут еще Милана. Да уйди же ты в сторону, умоляю тебя!

Уже отчаявшись, я выпрыгнул прямо из-под брюха лошади, держа клинок в вытянутой руке и направляя его в преследовавшего меня всадника. Есть.

Острие попало ему куда-то под ухо и ушло вбок, устремляясь в сторону носа. Это не смертельно, но некоторое время ему будет точно не до боя.

Бородач выстрелил в упор и, скорее всего, попал бы, но за долю секунды до этого я рухнул на колени, одновременно наотмашь ударив лезвием клинка по правой передней ноге лошади, оказавшейся перед самым моим носом.

Три звука слились почти воедино – гром выстрела, ржание раненой лошади и визг Миланы.

И посреди всего этого невообразимого шума вдруг послышался незнакомый голос. Он принадлежал человеку, который явно привык, чтобы все подчинялись ему с полуслова.

– Что здесь происходит?

На поляну выехали несколько всадников, и, по крайней мере, у троих из них были шпаги. Ну вот, а я только размечтался о том, что мы остались с бородачом один на один. И уже успел обрадоваться тому обстоятельству, что в моих руках оказался пистолет, чудом выхваченный из сумки за то время, пока вставшая на дыбы раненная в ногу лошадь сбрасывала бородача на землю.

– Дядя, дядя! – радостно закричала Милана, бросаясь к одному из прибывших на поляну.

Человек в расшитом золотом камзоле и в шляпе с пышным пером, ехавший первым, был немолод. Но с лошади он соскочил сам, вернее, не соскочил, а соскользнул, так будет правильнее. Мужчина крепко обнял Милану, а девушка уткнулась ему в грудь и разразилась слезами. Именно разразилась, точнее не скажешь. Меня же окружили остальные всадники, и я аккуратно положил на землю свое оружие – пистолет и тесак. Теперь они мне уже не помогут.

С моего места не было слышно, о чем разговаривала Милана со своим дядей. Время от времени девушка указывала рукой то на меня, то на моего недавнего бородатого врага. Он, кстати, старательно делал вид, что все происходящее его не касается.

Затем дядя Миланы погладил племянницу по голове и приблизился к бородачу. И опять я не расслышал ни слова. Но то, что дворянин, затеявший ссору, побледнел, было заметно даже отсюда.

Люди, окружившие меня, разъехались, я подобрал свое оружие, сунул так и не пригодившийся пистолет в сумку, опять подвесил тесак к седлу и застыл в ожидании, не представляя, что мне делать дальше.

Понятно, что Милана встретилась с тем, с кем и стремилась встретиться. Ясно и то, что мне никто не даст с ней попрощаться. Нет, не будет мне последнего поцелуя, но хотя бы пару слов благодарности все же можно было позволить. А ведь еще вчера вечером все было совсем по-другому. И сегодня я услышал от нее то, что даже не мечтал услышать.

Оказалось, что обо мне тоже не забыли. Я даже стал предметом небольшого спора, донесшегося до моих ушей.

Один из дворян – обладатель усов с завитыми кверху кончиками и небольшой бородки-эспаньолки – утверждал, что достаточно дать мне горсть серебряных монет, и я буду на седьмом небе от счастья. Милана доказывала, что я не такой. Тогда этот тип заявил, что нет на свете ни одного гийда, который бы не любил денег, и он сейчас это докажет. Слова с делом у него надолго не разошлись.

Окликнув меня, он эффектным жестом бросил мне звякнувший кошель. Я довольно ловко поймал деньги, отвесил ему поклон (при этом успел отметить удовлетворенное выражение его лица) и, выпрямившись, запустил кошель за спину, туда, где сбились в небольшую кучку несколько слуг, прибывших вместе с хозяевами.

Судя по звуку, кошель благополучно прилетел в чужие руки. Я снова поклонился, взял Мухорку за поводья, отвел ее в сторону и вскочил в седло. Больше всего мне тогда хотелось сделать это легко и непринужденно, не обращая все в комедию. Я ясно представил, что мне не удастся усесться в седло с первого раза, ведь с моими навыками верховой езды я запросто могу перелететь через лошадь и оказаться на земле с другой стороны. Со страха у меня даже спина покрылась холодным потом. Но нет, все получилось как нельзя лучше.