Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она ненавидела те груди. Они были такие неубедительные, хотя, когда во время обсуждения сюжета возникла эта идея, она казалась забавной. Говорилось, что весь эпизод будет о ней, в отличие от остальных, в которых она ноет на втором плане, и она появится в прямом эфире с офигенными, охренительными огромными титьками. Но затем сотрудники студии сказали, что, поскольку она еще подросток, титьки должны быть очень маленькие и аккуратные, иначе они оскорбят родителей и будут поощрять безответственное поведение подростков. Вроде тех жалких символических персиков, которые делали себе молоденькие студенточки втайне от мам и которые вообще не были похожи на груди. Зачем делать операцию, если она не выглядит как операция? Присцилла хотела грудь как у Памелы, две огромные титьки в стиле рок-н-ролла с татуировками «дьяволица» и бабочками, но ее мамы сказали «нет». И несмотря на то, что титьки получились совершенно жалкими и символическими, ей пришлось играть так, словно она действительно боялась, что скажут ее мамочка и мамочка.
Теперь же у нее были два огромных шара, вытягивающие на груди джемпер, и Берилл была в ярости, не в последнюю очередь из-за того, что операция не попала в эфир. Сейчас камер вокруг тоже не было. Не было вообще никого, если начистоту. Друзья, которые при входе упали ей на хвост, войдя в клуб, похватали пропуска в ВИП-зону и исчезли.
Затем Присцилла заметила группу, которой всегда восхищалась, ребята сидели за столиком, пили пиво и смеялись. Это была рок-группа «Индии», не очень популярная, но какой-никакой контракт у них был, они постоянно где-то играли, и их вроде как уважали. Именно такую группу хотелось и Присцилле. Она подошла поговорить с ними. Это было нормально, ведь теперь они были собратьями-знаменитостями, их связывали особые узы.
— Привет, — сказала она. — Я Присцилла.
— Привет, Присцилла, — сказал солист группы.
— Я восхищаюсь вами, ребята. По-моему, вы офигенно поете.
— Спасибо. — Последовала небольшая пауза, после которой парень добавил: — Знаешь, мы очень загонялись по твоей маме, в смысле когда она была твоим папой.
После этого бас-гитарист группы немного подвинулся и пригласил Присциллу присесть.
— Эй, — пьяно сказал он, — если мы пьем с тобой, значит, мы попадем на телевидение? Типа, за тобой ведь везде камеры следят, да? Эй, парни! Может, нам стоит спеть нашу новую песню, и мы попадем на телевидение!
Присцилле показалось, что он говорит серьезно. Но она ошиблась.
— Отличная штука эти камеры, — продолжил он. — Тебе, детка, нужно такую штуку в спальне установить! Вот это будет отпад! Или в толчке! Мы бы все тогда наблюдали, как Бластер Бленхейм отливает, и оценили бы, как идет строительство его норки. Вот это было бы круто! Нам ведь приходится смотреть, как срут ваши вонючие свиньи, так почему бы не посмотреть и на вас тоже?
Лицо бас-гитариста было совсем близко, и его усмешка казалась особенно ехидной.
Присцилла много раз сталкивалась с подобной пренебрежительной агрессивностью, и, к сожалению, она всегда исходила от людей, которые приводили ее в восхищение. Конечно, она все понимала; эти парни были музыкантами и пытались взобраться по скользкому столбу к славе. У них был дешевый контракт без малейшей возможности распространения записей, и показать они себя могли только на концертах, мотаясь каждый вечер из одной полупустой дыры в другую, пока не удавалось уговорить кого-нибудь позволить им выступить. Что касается ее, она была крупной звездой с собственным телешоу и дорогостоящим контрактом.
И почему? Потому что она — падчерица бывшей рок-звезды, чья мать продала ее юность СМИ.
— Ну ладно, — сказал бас-гитарист, еще ближе наклоняясь к ней, — как вообще дела?
Присцилла и с этим была знакома. Они все презирали ее, но все хотели трахнуть. Почему бы и нет, она была достаточно симпатичной и к тому же мировой знаменитостью. Почему бы ее не трахнуть?
— Ну, вообще-то, — ответила она, — я кое-что делаю. Вроде как работаю над своими песнями и все такое.
— Песнями? — спросил он.
— Да. Я пишу песни.
— Ты пишешь песни? Не знал.
— Ага!
— Эй, ребята! Эта детка пишет песни! Кто-нибудь знал об этом?
Но остальные члены группы его не слышали. В клубе было шумно, и они предоставили бас-гитаристу общаться с Присциллой.
— Потому что ты ведь певица, да? — сказал бас-гитарист, снова поворачиваясь к Присцилле. — Ты выпустила альбом?
— Ага.
После этого повисла пауза. Альбом с треском провалился, поэтому говорить тут было не о чем.
— Эй! — Бас-гитарист опьянел еще сильнее, чем раньше. — Может, споешь с нами, и тогда мы тоже стали бы знаменитыми! Прикольно?
— У вас уже есть певец.
— Да, но он дерьмо, и к тому же он не детка.
Присцилла не знала, почему позволила ему затащить себя в постель. Поразмыслив об этом позднее, она пришла к выводу, что дело было в тщеславии. Он был надежный. Он был клевый. И знаменитый, а Присцилла ни одним из этих качеств не обладала. Она была не настоящей. Не по-настоящему клевой. Пиздюки и металлисты, возможно, и думали, что она клевая, но клевые люди так не думали, и все же она болталась с одним из них. Она знала, что он презирает ее, но остальные в клубе этого не знали, и, когда она, пьяная, оказалась в его объятиях и их сфотографировали при выходе, частица его надежности прилипла к ней, равно как и частица ее славы к нему. Подобное было очень в стиле Лос-Анджелеса.
Кельвин был слишком зол, чтобы просто сидеть на диване. Вместо этого он ходил по кабинету, по стенам которого стояли книжные шкафы, и пытался не врезаться в многочисленные предметы интерьера. Прошла целая неделя с тех пор, как он уволил, а затем не смог затащить в постель Эмму, и за это время он достиг состояния бешенства, поняв, что увольнение не помогло и он так и не смог избавиться от мыслей о ней.
Он думал о ней. Постоянно.
И ненавидел себя за это.
Это было совершенно не в стиле Кельвина. В его стиле был контроль. Контроль над каждой частью собственной жизни и бизнеса, и именно благодаря контролю ему удавалось управлять своими многочисленными и ужасно популярными проектами и обширными сегментами поп- и телеиндустрии в Европе и США. Он добился этого, контролируя все. Организуя свое время и свои мысли. Как он мог организовывать свое время и свои мысли, когда он тратил время впустую на совершенно непрошеные воспоминания об этой чертовой женщине! Он пытался отгонять их, не заострять на них внимания, он ходил по барам и напивался в обществе гламурных случайных компаньонок, чем спровоцировал бурю интереса СМИ к своему браку, но ничто не помогало. Его мысли возвращались к Эмме, и это сводило его с ума. У него была работа. Считаные дни оставались до съемок прослушивания на шоу «Номер один», которое добавится к его обычной работе с контрактами, управленческим проблемам, судебным делам, раскрутке шоу и выпуску программ со знаменитостями в различных компаниях. И какая-то бывшая сотрудница постоянно тревожила его воображение.