— Что плохого в безвкусном и незапоминающемся развлечении?

— Не знаю. Нет, конечно, ничего. В смысле, сюжет отличный, не спорю. Но с другой стороны… Твое шоу такое жестокое, верно? Оно подрывает стандарты. Я хочу сказать, раньше было можно создавать отличное развлечение и не быть при этом дерьмом, вспомни «Beatles».

— Эмма, они были гении. Я никогда не утверждал, что я гений, и не искал гениев. Если подходить ко всем с этой меркой, то ничего не добьешься.

— Да, но в шестидесятых было множество отличных групп, всех не сосчитаешь. Такое ощущение, словно «Beatles» подали пример и их пример всех оживил. А теперь самый популярный ты. Теперь ты — пример. Люди следует за тобой. Твой талант наделил тебя властью. Я думаю, это налагает ответственность.

— Ну и что, по-твоему, мне нужно делать?

— Не знаю. Это ты у нас умный. Мне просто кажется… тебе знаком термин «упрощенный до абсурда»?

— Конечно. Постоянно его слышу. Снобизм чертов.

— Ну да, наверное, зачастую это снобизм, но каждый раз, когда начинаются разговоры о том, насколько больше молодежи голосует в твоих шоу, чем на выборах, нельзя не задуматься, нет ли тут правды. В смысле, ничто больше не имеет значения, ничто больше не важно. Все для смеха, все одноразовое. Ты — самый богатый, самый умный человек на телевидении, но все, что ты создаешь, исчезает словно дым.

— Хорошее суфле исчезает сразу после того, как его съешь, но разве это делает его менее ценным?

— Кельвин, не все в жизни должно напоминать суфле. Например, как насчет королевской семьи? Как насчет принца Уэльского?

— Эмма, не говори так громко, — тихо сказал Кельвин. — Общественное место и все такое.

— Ты выставишь его дураком.

— Мы можем позволить ему выставить себя дураком.

— Ой, Кельвин, да ладно тебе, я на это не попадусь. Не забывай, я была в команде. Я профессионал. Ты выставишь его дураком. Он думает, что сможет найти с твоей помощью свою аудиторию. Бедолага, я поверить не могу, что он настолько наивен, что надеется использовать тебя. Мы-то знаем, что случится. Ты заманишь его в ловушку, выберешь кадры, в которых он будет выглядеть полным идиотом, разжуешь его и выплюнешь. Вот что ты сделаешь.

— Слушай, я пришел сюда не затем, чтобы разговаривать о принце Уэльском или о шоу. Я пришел поговорить о тебе. О нас с тобой. Мой психоаналитик говорит, что я влюбился в тебя…

— Твой психоаналитик?

— Да. У меня его никогда не было. Видишь, до чего ты меня довела? Вот насколько сильны мои чувства.

— Как романтично.

— Да, и позволь уверить тебя, что лично я чувствую себя дураком, даже просто произнося слово «психоаналитик», но куда деваться. Так обстоят дела, и, так или иначе, я должен пережить это. Я не знаю, куда меня это заведет, но мне нужно избавиться от тяжести в животе и сумбура в голове… И если ты не переспишь со мной…

— Нет.

— И не вернешься ко мне работать?

— Нет.

— Тогда скажи, что я могу сделать, чтобы, по крайней мере, видеть тебя. Не спать с тобой, забудь об этом, а просто… видеть.

— Ты имеешь в виду, что готов «встречаться» со мной, хочешь, чтобы я была твоей подружкой?

— Да. Думаю, именно это я и хотел сказать. Я хочу начать все сначала. Забыть все, что случилось, и просто… видеться с тобой. Ну, не знаю. Посмотреть, к чему это приведет. Кажется, именно так люди и поступают, верно?

— Да, Кельвин, ты прав. Но мы не можем забыть того, что случилось. По крайней мере, я не могу. Я просто не доверяю тебе.

— Ну, так или иначе, тебе придется найти способ поверить мне. Подумай. Сосредоточься. Скажи мне, что нужно. Скажи, что я могу сделать, чтобы ты мне поверила.

Эмма посидела немного в молчании. Затем ей в голову пришла мысль. Раньше она не думала об этом, но внезапно ответ стал очевиден.

— Я скажу, что ты можешь сделать, — сказала она, — если действительно хочешь что-то мне доказать.

— Да?

— Не бери в шоу ЕКВ.

— Не брать его в шоу?

— Да, не приглашай его на следующее прослушивание. Отсей его, откажи. Ты избавился от множества других во время последнего отбора. Выкинь и его тоже. Сделай доброе дело. Ты знаешь, что он совершенно ничего не понимает. Не дай ему выставить себя дураком.

— Но… но его уже известили, — пробормотал Кельвин. — Его пригласили на прослушивание.

— Отмени приглашение. Ты читал правила, ты писал их, и главное из них гласит, что они могут измениться в любое время. Скажи ему, что ты передумал.

— Но с ним получится отличный сюжет.

— Вот именно. В этом все и дело. Покажи мне, что можешь отказаться от чего-то. Покажи мне, что ты можешь сделать что-то не только ради наживы, а просто потому, что так делать правильно, например не дать пожилому человеку превратить дело своей жизни в посмешище, подорвать свой авторитет и все принципы, на которых он стоял и которые, возможно, даже вдохновляли других людей. Если ты так поступишь, может быть, я стану твоей девушкой… и… ну, посмотрим, к чему это приведет.

Кельвин ответил не сразу. Вместо этого он налил себе еще одну чашку кофе. Было очевидно, что в нем происходит внутренняя борьба. Его привычная легкая улыбка исчезла, и носик кофейника стучал о край чашки, пока он наливал кофе.

Эмма увидела, что он сомневается, и ей стало грустно.

— Вот видишь, — сказала она, — ты не можешь сделать этого, верно? Ты не можешь отказаться даже от одной марионетки в своем шоу. Ни ради меня, ни, я думаю, ради любой девушки. Кельвин, ты помнишь, что я сказала тебе во время нашего последнего разговора? Когда-нибудь ты станешь очень одиноким стариком. Прощай.

— Только не ЕКВ! — взмолился Кельвин. — Попроси убрать любого другого…

— Зачем, какая разница?

— У меня есть причины… Не связанные с шоу. Пожалуйста.

— Нет, Кельвин. Ты сказал, что любишь меня, и я попросила сделать ради меня одну вещь, а ты не захотел. Тебе не нужен принц. Да, заполучить его — это потрясающе, но он тебе не нужен. Ты не можешь стать более успешным, чем ты есть, и к тому же люди настолько обалдели от королевских и политических компромиссов, что их уже ничто не удивляет. Разве могут акции этого бедолаги упасть еще ниже? Ты выжмешь из него несколько отличных заголовков, а потом отсеешь. Но ты ни за что не откажешься от этого, верно? Даже ради женщины, о которой, по твоим словам, ты не можешь перестать думать. Вот теперь точно прощай, Кельвин. Пожалуйста, не звони мне больше.

— Подожди! Нет! Постой, ты не права, — сказал Кельвин. — Конечно, я откажусь от него, если ты хочешь, я откажусь от любого, но я могу сделать кое-что получше. Я могу сделать ради тебя нечто большее.

Эмма уже приподнялась со стула. На секунду она зависла, а затем в третий раз села на место. Она подняла брови, как бы говоря: продолжай.