Он указал в сторону острова.

— Вон дом Асклепия-целителя, — показал он.

Храм бога врачевания был построен более двух сотен лет назад после чудовищной эпидемии, опустошившей город.

— Как приятно и вместе с тем неподобающе видеть священное место посреди этой ядовитой реки!

Река и небеса отливали одинаковым, противоестественным зеленоватым жемчужным блеском. Никакое солнце не могло вернуть нормальные цвета этой земле, воде и небу. У Клеопатры было такое ощущение, словно она пригубила отвар из грибов, что пьют во время празднества в честь Диониса, странное варево, от которого самые обычные вещи приобретают ненатуральные оттенки. Два пролета моста, соединяющие остров с обоими берегами реки, протянулись над водой, словно изящно раскинутые руки танцовщицы.

— А ты знаешь, что римляне рассказывают про появление этого острова? — спросил Аммоний. — Когда здешние жители изгнали последнего царя из рода Тарквиниев, они побросали его пшеницу в реку, и так возник остров.

— Очаровательная история о гордости и независимости — но, вне всякого сомнения, она недостоверна, — отозвалась Клеопатра.

— Римляне всегда плохо относились к людям, склонным к единовластному правлению. Такова уж их природа.

— Ты имеешь в виду меня?

Аммоний улыбнулся царице.

— Я рассказал тебе историю, как привык еще с тех времен, когда ты была маленькой девочкой и восхищалась моими глупыми побасенками.

— Полагаю, друг мой, что в этой притче есть и скрытый смысл. Неужто ты думаешь, что не можешь больше говорить со мной прямо только потому, что я сплю с Цезарем? Тебе не нужно прибегать к языку мифов и легенд, чтобы высказать мне все, что пожелаешь.

Лицо Аммония сделалось серьезным; нахмуренные брови придали глазам форму слезинок.

— Клеопатра… Государыня… Ох, иногда я даже и не знаю, как тебя называть. Вот только что ты — та самая малышка, которая часто сиживала у меня на коленях, а в следующее мгновение — самая грозная женщина в мире. Подруга римского диктатора. Должно быть, даже боги почитают тебя, Клеопатра.

— Но ты хотел сказать что-то еще. Ну, давай же, Аммоний. Я знаю тебя не хуже, чем отца. Вас обоих очень легко разгадать.

— Когда я достиг совершеннолетия, то принес клятву защищать тебя даже ценой своей жизни. Когда Архимеду исполнилось девятнадцать, он дал точно такую же клятву. Веришь ли ты, что любой из нас скорее бросился бы на меч, чем нарушил ее?

— Верю. Даже Архимед, гордости и сердцу которого я нанесла столь тяжкую рану.

— Наш долг — защищать тебя и советовать тебе, а не просто следовать за твоими замыслами или создавать удобства.

Клеопатра не думала, что когда-нибудь сможет разгневаться на Аммония. Но почему он обращается с ней, словно с ребенком, неспособным понять, кто из них какое положение занимает?

— С чего бы мне желать чего-то иного? Или ты думаешь, что я недостаточно женщина, чтобы понимать истинное положение вещей? А может, по-твоему, я нуждаюсь в том, чтобы со мной носились, словно с царевной-куклой?

Аммоний взглянул на нее очень строго: так обычно смотрел ее отец, когда собирался запретить что-нибудь такое, чего Клеопатре хотелось особенно сильно. И сердце Клеопатры снова смягчилось, потому что Аммоний, подобно ее отцу, был по природе радостен и гармоничен и ему приходилось делать над собою усилие, чтобы быть требовательным и строгим.

— Время от времени Архимед пишет мне из Греции. Он посетил Аполлонию, где ныне проживает командир, обучавший его в Афинах, — преподает молодым римлянам военную науку. Так вот, он случайно встретился там с племянником Цезаря, Гаем Октавианом, тем самым парнем, который сопровождал диктатора во время триумфального шествия.

Сердце Клеопатры учащенно забилось. Ей хотелось расспросить Цезаря об этом загадочном юноше, но она не хотела, чтобы создалось впечатление, будто она сует нос не в свои дела. Цезаря и без того беспокоило, что Клеопатра платит Аммонию целую кучу золота и взамен получает такие сведения о его соотечественниках и их личных делах, каких не знает даже он, Цезарь. Клеопатра чувствовала: ее сеть осведомителей угрожает согласию между ними.

И все же этот юноша, Октавиан, вызывал у нее беспокойство. Когда Клеопатра узнала о незаслуженных почестях, которыми осыпал его Цезарь, то испугалась, что он — новый любовник Цезаря. Конечно, она слыхала, что Октавиан хрупок, бледен и вообще едва вышел из детского возраста. Но ведь диктатору не укажешь, кого ему укладывать к себе в постель, и потому Клеопатра подавила свое любопытство.

Теперь же она выпрямилась, отпрянув от дерева, к которому прислонялась, и схватила Аммония за рукав.

— Продолжай.

— Цезарь отослал парня в Аполлонию на обучение.

— Почему Цезарь сам не принимает участия в обучении своего племянника? Это же всеобщий обычай — учить тех, кого любишь.

— По-видимому, он заплатил двум знатным римским семьям, чтобы те отправили своих сыновей вместе с Октавианом, служить ему душою и телом. Парни отличаются умом и изрядными дарованиями, но они — не из патрициев. Цезарь вручил их родственникам целые мешки сокровищ, добытых в Галлии, и сказал, что будет поддерживать их до тех пор, пока юноши (один из них выказывает незаурядные задатки политика, а второй — талант военачальника) будут верны его племяннику.

— Разве это не демонстрирует лишний раз доброту и милосердие Цезаря? — спросила Клеопатра. — Почему же великодушие, которое он проявил к слабому, болезненному племяннику, внушает тебе подозрения?

Но стоило Клеопатре произнести этот вопрос вслух, как она поняла, что уже знает ответ. С чего это вдруг Цезарь принялся осыпать благодеяниями дальнего родственника, отдавая ему то, что стоило бы приберечь для сына?

— Тебе не кажется, что Архимед с умыслом доводит это до моего сведения? У него более чем достаточно причин стремиться причинить мне боль.

— Клятва для него важнее сердечных стремлений, Клеопатра. Да, он сердит на тебя, но по-прежнему трудится ради твоего блага. Я целиком и полностью уверен в этом. Но на тот случай, если вдруг меня одолели старческая сентиментальность и благодушие, я навел справки. Родственники самого Цезаря имеют основания считать, что Цезарь намеревается усыновить этого юношу, воспитать его и сделать своим наследником.

Клеопатра и Аммоний вошли на Форум Цезаря через небольшую арку, чья малая высота лишь подчеркивала, какое огромное пространство расчистил для своей стройки диктатор, сравняв с землей не один городской квартал. Цезарь скупил множество домов и многоквартирных зданий, заплатив деньгами из добычи, привезенной из Галлии. Диктатор снес все старые постройки, заполнив ямы обломками и землей (ее специально доставляли для этой цели), и создав ровную площадку. Он также разобрал древнюю курию Гостилия, где обычно заседал Сенат, и построил ее в другом месте — шаг, который хулители Цезаря истолковали как явный знак надвигающихся перемен.