— Викуся, там видно будет… Ты у меня — голова! Если все пойдет, как задумали, то можно и на рыбалку. Если погода будет. Ну что, давай приступать? — Станислав Петрович взялся за брючный ремень. — Я переодеваюсь. Клей развела?

— Еще с вечера готов. — Вероника Валерьевна потащила через голову нарядное платье, в котором ездила за покупками.

Она работала в отделе уже больше полугода, и работа ей нравилась. Ей понравилось здесь еще на практике, но она не думала, что ее сюда возьмут. «Мохнатой лапы» у Катерины точно не было, значит, просто повезло. Честно говоря, она думала, что попадет в какой-нибудь детский распределитель, может быть, в райотдел или даже паспортный стол. Но это было бы совсем обидно с ее красным дипломом. А попала сюда — предел мечтаний для любого выпускника их факультета. Впрочем, некоторые считали Катю Скрипковскую наивной дурочкой, у которой еще игра в казаки-разбойники из головы не выветрилась. Идти стоило на жилищное право, в адвокатуру или в нотариусы, на худой конец. А здесь что — кровь, грязь, ложь… Особо тяжкие, словом. Но она хотела работать именно здесь. Только вот толку пока от нее никакого. Она так надеялась, что Шумейко связан с убийством Нечаева и она сможет это доказать. Но догадки догадками, а фактов не было никаких. Ну, купил человек машину, возил продавца в ресторан договориться, и что дальше? Убил? Если каждый покупатель будет убивать продавца, то продавцы очень скоро переведутся. Она чувствовала, что, кроме машины, здесь есть еще что-то, какая-то связь, и показания официантки из «Подсолнухов» это вроде бы подтверждают. Но Шумейко уперся, что никакого Шубина не знает и официантке это послышалось. Наружников под такую дохлую версию не выпросишь… «Может, мне самой за ним последить? — думала Катя. — Взять фотоаппарат и последить. Может, он к Шубину поедет и… Да, — сказала она иронически сама себе, — а ты следом побежишь. Это только в кино лейтенант милиции влетает в первую попавшуюся машину и на ней преследует преступника. А на самом деле пока найдешь эту самую машину, пока с хозяином объяснишься, преступника и след простынет. К тому же меня невооруженным глазом видно за два километра. А у Шубина такая охрана, что и на двадцать два километра не подпустят. Может, мне волосы покрасить?» Дурацкая мысль. Во-первых, все будут потешаться — подумают, что она стесняется того, что рыжая, Давно проехали! Рыжая так рыжая. Еще в школе она перестала обращать на это внимание. Но внешность у нее, конечно, очень приметная. Раз увидел — и все. Парик купить, что ли? А лучше сразу много, как у Шерлока Холмса. И живописные лохмотья в придачу. И скрипку — играть на досуге. Ну, тогда уж для полного комплекта ей нужен доктор Ватсон. Что ж, милейший Яков Семеныч Интрилигатор, пожалуй, подойдет. Вот так парочка! Катерина фыркнула. Вспомнила, как первый раз увидела подпись эксперта под заключением и впала в какой-то столбняк. То есть смеялась так, что это напоминало симптомы страшной болезни, — ее и крутило, и сворачивало, и она никак не могла остановиться. Наконец, отсмеявшись, она спросила у наблюдавшего эту клиническую картину Сашки Бухина:

— Интрилигатор — это что, гибрид интригана и аллигатора?

— Это фамилия такая, — облегченно ответил Бухин, удостоверяясь, что с их новой сотрудницей ничего не случилось. — Моя фамилия вообще Бухин, между прочим.

— Ну и что? — Катя не удивилась. Фамилия как фамилия. Подумаешь, Бухин! — Ты Бухин, я — рыжая. А вот Интрилигатор — ну, это, конечно, звучит…

— Ничего, привыкнешь, — буркнул Бухин. — Ты только при нем таких фортелей не выкидывай. Он исключительный эксперт и вообще хороший дядечка.

Что Яков Семеныч хороший человек, Катя Скрипковская давно убедилась. Да и в целом все ей нравились. Начальник — ничего себе начальник. Пока сильно не ругал. Банников Николай Андреевич — тоже симпатичный. Тихо подскажет, если видит, что она чего-то не поняла, не то что Игорь Анатольевич Лысенко. Вот этот — всем язвам язва. А также в каждую бочку затычка. Как его майор терпит? Кажется, они большие друзья. Вот Саша Бухин, с которым им теперь дали общий кабинет, — прекрасный собеседник. Ему бы лекции по литературе читать. А он… «А зачем я сама в милицию пошла?» — задала себе вопрос Катя. Ну а куда еще было идти с неуемной жаждой раскапывать, зачем, почему и как случилось то или иное, и представлять, что было бы, если бы события произошли в другом временном порядке или с другими участниками. Со временем это стало ее любимой игрой. В школе Катя училась по всем предметам одинаково ровно. Одно время увлеклась биологией, ездила раз в неделю в университет, в Школу юного микробиолога, участвовала в олимпиадах и даже подумывала поступать в медицинский. Жили они в небольшом поселке, сорок минут электричкой от города. Но от университета до их дома — часа два, а то и больше. И поэтому вечером в субботу, после занятий в университете,

Катя оставалась ночевать в городе у отца. Родители развелись очень давно, ей было всего лет пять. О разводе мать ничего не рассказывала, да Катя и не выпытывала. Если мама молчит, значит так надо. Но мать больше не вышла замуж, и отец не завел новой семьи. Зачем было им разводиться, Катя не понимала до сих пор. Она не помнила ни скандалов, ни ссор между родителями. Оба были милейшими людьми. Мать всю жизнь проработала агрономом — сначала при техникуме зеленого строительства, потом в тепличном хозяйстве, отец — в милиции. Возможно, его короткие, часто отрывочные рассказы и повлияли на ее выбор. Отец умер, когда Катя была в десятом классе. Тогда и оказалось, что он завещал Кате свою квартиру — ту самую квартиру, в которой жили бабушка с дедушкой и все они вместе, когда еще родители не развелись. Где маленькая Катя училась ходить и в которую выросшая Катя приезжала каждую субботу; где они пили на кухне чай и отец рассказывал единственной дочери о том, какие дела у него были на этой неделе, рассказывал, как взрослой, как своему товарищу. Когда она впервые вошла в эту квартиру без него, сама открыла дверь ключом, его ключом, вот тогда она осознала, что его действительно нет. Он так был ей нужен, оказывается! Не нужна ей никакая квартира! Появившаяся на полчаса позже мать, которая забегала к жилконтору за какими-то документами, застала дочь странно повзрослевшей. По ее глазам Ирина Сергеевна поняла, что дочь плакала. Она подошла к дочери и прижала ее к себе. Катя обхватила мать руками и спросила:

— Ну почему именно он? Почему? Почему?!

— Не знаю, Катюш, — просто ответила мать. — И никто тебе не скажет. Такие вопросы все задают. Каждый не понимает — почему именно его любимый человек умирает, когда миллионы других живут. Ты просто не забывай, каким он был, и все.

Именно в тот день Катя Скрипковская поняла, что ни в какой мединститут она поступать не будет. Она пойдет в юридический. И работать будет в самом обычном райотделе, в каком-нибудь прокуренном насквозь кабинете с железным сейфом, выкрашенным казенной шаровой краской, с пыльным замученным кактусом на подоконнике. Будет ловить мошенников, выезжать на квартирные кражи, то есть заниматься тем, чем занимался всю жизнь ее отец. Отец бы хотел, чтобы она стала юристом. Папа бы ею гордился. И она училась все годы не за страх, а за совесть, и свой красный диплом заработала сама, без всяких поблажек и блата. Даже нелюбимое римское право она зубрила с каким-то остервенением. Чтобы отец мог ею гордиться.