Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему тебе разрешили остаться на работе? – спросила она. – Почему тебя не уволили, когда ты получил срок?
– Потому что я лучший в своём деле.
Он даже не пытался казаться хоть немного скромным.
Элоиза откинулась назад, закрыла глаза и прислонилась головой к облицованной позеленевшей медью колонне. Она думала, как расценивать всю эту ситуацию.
– Ты здесь? – спросил Мартин.
Элоиза не ответила.
– Давай просто встретимся и всё обсудим? Я приеду к тебе, просто скажи куда.
– Я думаю… – сказала Элоиза, пытаясь собраться с силами, – …я думаю нам лучше не видеться больше.
– Что? Нет, перестань, я…
– Я думаю, что сейчас мне лучше побыть одной. Так много всего происходит на работе и…
– Элоиза, – сказал он. Его голос понизился до шёпота. – Пора тебе начать хоть немного доверять мне. Я думаю… я думаю, что люблю тебя.
Она грустно улыбнулась.
– Я бы очень хотела верить тебе, – сказала она, глядя на городские крыши. – Но не верю.
Элоиза ещё долго продолжала сидеть там после того, как разговор был окончен. Она совсем потеряла счёт времени, пытаясь распутать клубок мыслей у себя в голове. Когда маленькая дверца в стене рядом с её скамейкой вдруг распахнулась, она вздрогнула.
Морщинистое лицо Бобо показалось в проёме.
– Элоиза, – сказал он, предостерегающе указывая костлявым пальцем на колоннаду за её спиной. – Если не хочешь оглохнуть, пора уходить. Уже почти восемь часов.
Элоиза вскочила со скамейки и испуганно оглянулась на огромный бронзовый колокол.
– Извините, я замечталась.
Старик недоверчиво покачал головой, пропуская её вперёд себя на дубовую лесенку.
Только они спустились под купол, как часовой механизм заскрипел и пришёл в движение. Шестерни вращались, звук гулким эхом разносился под сводами, а затем пространство вокруг них наполнилось оглушительной какофонией, создаваемой колокольным многоголосьем.
Элоиза и Бобо, заткнув уши, бежали вниз по выбеленной винтовой лестнице, настолько узкой, что Элоиза оцарапала локоть о гвоздик, торчавший из стены.
Когда они спустились на безопасное от шума расстояние, старик поймал её за руку.
– Ты поранилась, – сказал он.
Элоиза повернула руку и посмотрела на ранку. Это была неглубокая царапина, но кровь текла обильно и капала на белый каменный пол.
– Пойдём, – сказал он и махнул ей рукой. – Иди сюда.
Он отодвинул в сторону гобелен, висевший на стене, и провёл Элоизу через оказавшуюся под ним дверь в маленькую каморку.
Она удивлённо хлопала глазами.
– Я… Я здесь раньше никогда не была!
– Не была, – сказал он, роясь в ящиках небольшого комода, – в церкви ещё остались места, которых ты никогда не видела.
– Неужели? – Элоиза была озадачена. – Я думала, я уже везде побывала.
Бобо с таинственным видом покачал головой. Потом улыбнулся.
– Нет, не везде.
– Ну… – Она огляделась по сторонам. – А чего ещё я не видела? Мне можно посмотреть на помещения, где я не была?
У неё было такое ощущение, как будто она только что узнала про своего верного друга, которого, как казалось, она знала от и до, какую-то тайну. Это чувство ей не понравилось.
– Сядь, Элоиза.
Она села на стул, обитый тёмно-зелёным бархатом, стоявший рядом со старым столом красного дерева.
– Давай сюда руку, – скомандовал с улыбкой старик.
Элоиза протянула руку.
Бобо зубами надорвал угол квадратного пакетика и вытащил из него влажную салфетку. Он осторожно вытер кровь. Затем заклеил царапину пластырем и слегка похлопал по нему.
– Ну вот, – сказал он. – Теперь ты как новенькая.
Элоиза поблагодарила, но её внимание было обращено сейчас не на царапину.
– Что это за помещения, в которых я никогда не бывала?
Бобо усмехнулся.
– Отчего такое любопытство?
Элоиза покачала головой.
– Для меня это важно.
– Почему?
Элоиза не ответила.
Бобо смотрел на неё глазами, мутными от катаракты. Один глаз был таким белым, что Элоиза гадала, видит ли он им вообще.
– Что такого для тебя в этом куполе?
Элоиза пожала плечами.
– Умиротворение.
– Большинство людей пугаются высоты, и у них кружится голова, когда они поднимаются наверх.
– А у меня нет, – сказала она, качая головой, – это моё место.
Старик встал и дал ей знак сделать то же самое. Они пошли к выходу, и в дверях старик повернулся к ней и положил ей обе руки на плечи.
– Церковь – такое место, куда многие приходят, чтобы обрести мир, Элоиза. Чтобы получить облегчение. А некоторые приходят за прощением грехов.
Элоиза ничего не сказала.
– Я вижу тебя здесь, в церкви, с тех самых пор, как ты была маленькой девочкой, а вот счастливой не вижу очень давно… – Он пристально посмотрел на неё. – Я вот о чём хочу спросить: ты сделала что-нибудь, в чём нужно раскаяться? Если это так, я уверен, что пастор был бы рад поговорить с тобой. Что бы это ни было, ему можно доверять. Ты ведь и сама это знаешь, правда?
Элоиза встретилась с ним взглядом.
Одно мгновение она колебалась, не рассказать ли ему всё, не броситься ли в его отеческие объятия, не сдерживая слёз. Но слова замерли у неё на устах, и она не смогла заставить себя произнести их.
Вместо этого она сказала:
– Нет, Бобо. Мне не требуется получить прощение. Мне трудно его дать.
Элоиза ничего не ела с трёх часов дня, когда перекусила парой ломтиков ржаного хлеба у Кеннета Валлё. Живот начал урчать, но голода она всё равно не чувствовала. Ей просто хотелось пойти домой, лечь в кровать, закрыть глаза и позволить себе на несколько часов погрузиться в мир, где всё было ещё возможно. В мир, где не было никаких Йоханнесов Моссингов, где людей не убивали и где они не вешались, а по почте она получала только открытки из путешествий и поздравления с Рождеством и праздниками от друзей и родных.
Где всё было как оно было когда-то.
Она спустилась по улице Бредгаде, свернула на улицу Фредерисиягаде и пошла домой на улицу Олферта Фишера. Розовый куст рядом со входной дверью продолжал цвести. Она остановилась и зарылась носом в большой пудрово-розовый цветок. Она глубоко вдохнула его аромат, и несколько кремовых лепестков облетело на землю. Затем она открыла входную дверь и стала подниматься на верхний этаж.