Утомившись от просмотра успевших ему надоесть картин, он молча повел гостя через комнату отдыха, напоминающую своей искусной воздушной резьбой по камню залы мавританских дворцов, прямо к открытой террасе, залитой мягким матовым светом.

Выйдя из прохлады, поддерживаемой в доме автоматической системой кондиционирования, доктор Майлз окунулся в горячую ванну влажного летнего воздуха, наполненную ароматами тропического сада. Багровые сполохи уходящего дня на небе опустились сотнями алых воздушных шалей, плавающих в сумерках между деревьями. Крики экзотических птиц и вопли завезенных из джунглей животных добавляли в эту восхитительную картину, наполненную приятной тревогой, элемент торжества необузданности дикой природы.

— Удивительное чувство, не правда ли? — шепотом спросил Белуджи.

— Да, вы правы. В бетонных джунглях мегаполиса чувство любви к жизни быстро притупляется, и человек рано или поздно превращается в запрограммированную машину для зарабатывания денег, лишь изредка дающую сбой из-за вируса, пробуждающего нас от ежедневных стереотипов. Вы создали поистине райский уголок, и я вам действительно искренне благодарен за оказанное гостеприимство, а по поводу гостиницы прошу извинить меня, если я вас обидел. Я не привык висеть у кого-то на шее.

— Послушайте, Шон, я вижу, что вы порядочный малый, и на вас можно положиться. Я не стану сейчас долго распространяться о предмете ваших будущих научных исследований. Скажу лишь, что у меня есть веские основания полагать, что где-то в гробнице спрятан рецепт долгожительства и исцеления. Именно это меня в конечном итоге и интересует.

Белуджи вздохнул полной грудью:

— Вы правы, здесь под открытым небом, глядя на звездную россыпь, действительно чувствуешь себя живой частичкой бескрайнего космоса. Но я отчетливо помню, как не хотел приходить в этот земной мир. И когда ангелы, одетые почему-то во все черное, мельком показали мне всю мою будущую жизнь, я воспротивился изо всех сил, не желая рождаться заново. А теперь — не хочу умирать так рано.

Предложив Майлзу сигару, медиамагнат продолжил:

— Всю свою дрянную жизнь я карабкался на финансовую вершину мира, не зная отдыха и элементарного человеческого счастья. И вот теперь, когда мне перевалило далеко за шестьдесят, я стал безнадежно больным, медленно сгнивающим заживо мешком, нафаршированным деньгами. Почти прожив жизнь, я так и не понял, для чего мне Бог ее дал. Моя жена и дети погибли из-за подонков, подложивших бомбу в автомобиль. Когда мои головорезы нашли этих ублюдков, я им лично отрезал яйца, а затем залил расплавленный свинец в горло, но боль от потери дорогих мне людей не ушла, и легче от этого мне не стало. Я попытался заполнить внезапно возникшую пустоту и потерю смысла жизни неустанными молитвами и просил у Господа исцеления для души и тела. Но Он не слышит меня, я ему безразличен. Боли с каждым днем все усиливаются и усиливаются, а надежда на выздоровление становится все более призрачной.

Джино налил себе в бокал немного виски и, добавив свежего льда, вдруг неожиданно для Майлза рассмеялся:

— Вчера мой лечащий врач рассказал интересную историю, которая привела в замешательство многих светил онкологии. Одному уже немолодому инженеру из Швеции врачи поставили неутешительный диагноз — рак мозга. Они дали ему максимум месяц, объявив, что химиотерапия в его запущенном случае не имеет смысла. Выслушав приговор, инженер продал городскую квартиру, переехал к другу в деревню и пустился вместе с ним во все тяжкие. Они практически не вылезали из сауны, где парились с деревенскими красавицами, ныряли в ледяную прорубь и выпивали по литру самодельной шведской водки каждый день. Каково же было удивление врачей, когда через месяц на месте исчезнувшей опухоли, они обнаружили лишь зарубцевавшуюся ткань. Однако вскоре инженер скончался, но уже от цирроза печени.

— Вы же не станете испытывать этот сомнительный метод на себе?

— Нет, что вы, док. Для меня это смерти подобно. Даже за эти пятьдесят граммов виски со льдом я непременно утром буду расплачиваться ужасной головной болью и тошнотворным состоянием вдобавок к тому букету болевых ощущений, которые, как стая голодных крыс, и так набрасываются на меня каждый день.

Выслушав исповедь медиамагната, Шон решил проявить обычное человеческое сострадание:

— Великий каббалист Моше-Хаим Луццато говорил, что когда душа погружается во тьму страха и тревог, прорывается искра любви к Милосердному Богу, которая мгновенно разгорается и превращается в пламя, и тогда страх сменяется радостью и восторгом. Пожалейте себя и не терзайте больше воспоминаниями о своей семье.

Джино скривился не столько от виски, сколько от слов Майлза. Он терпеть не мог жалости ни по отношению к себе, ни по отношению к другим, считая ее чем-то вроде опасного вирусного заболевания, и уже сожалел о том, что излил душу перед незнакомым человеком. Он взял себя в руки и резко перешел на деловой тон:

— Все это я рассказал не для того, чтобы вы меня пожалели, а для того, чтобы вы помогли мне спастись и отнеслись к этой работе серьезно. Не могу вам говорить многое из того, что знаю, но от результатов ваших научных исследований напрямую зависит срок моей жизни. Завтра утром вы полетите к месту раскопок на моем частном самолете. Руководить экспедицией будет непосредственно мистер Трейтон. Он достаточно надежный и опытный человек, и я ему полностью доверяю, вот почему я просил бы вас держать его в курсе ваших научных исследований. Рядом с ним вы всегда будете в полной безопасности. Если профессор Штейман станет вас допекать предвзятым отношением, прошу вас всегда помнить о том, что вы работаете на меня, и не следует принимать близко к сердцу все его странности, которых у него предостаточно, как и у любого ворчливого старика.

Легким кивком головы попрощавшись, Белуджи оставил перегруженного информацией доктора Майлза в объятиях теплой римской ночи.

/2011.08.21/14:30/

Новый, еще не обстрелянный иракскими боевиками, бронированный «Хаммер», в котором сидели Том Трейтон, доктор Майлз и два офицера спецназа американской армии, медленно пересекал контрольно-пропускной пункт военного аэродрома, где десять минут тому назад совершил посадку частный самолет Джино Белуджи.

Лейтенант Суарес переговаривался по рации с сержантами, находящимися в джипах сопровождения, один из которых шел впереди, а другой позади них. Рядовой Макбрайт уверенно управлял машиной, по памяти объезжая ямы на старой асфальтированной дороге, разбитой тяжелой военной техникой, ухитряясь при этом рассказывать пикантные истории из жизни археологического городка. Унылый однообразный пейзаж в желто-коричневых тонах за пуленепробиваемым стеклом вряд ли мог порадовать глаз. Майлзу давно хотелось немного развеяться, но когда джип сильно подбросило на ухабе, и он больно ударился головой о боковую металлическую стойку, Шон уже пожалел о том, что дал согласие отправиться к черту на кулички.

— Держитесь крепче, док, дальше будет трясти сильнее! Мистер Трейтон пообещал, что заново заасфальтирует эту дорогу от аэродрома до самого лагеря, если вы с вашими коллегами раскопаете там золотой трон Навуходоносора! — сказал водитель.