Дойл не сдержался и широко зевнул, едва успев прикрыть рот рукавом. Эйрих обернулся и спросил:

— Скучаешь, братишка?

— Веселюсь от души, — отозвался Дойл. Очередной шут в очередной раз перескочил через чашу с огнем и победоносно закукарекал. — Что может быть приятней, чем наслаждаться таким изысканным зрелищем.

— Дай тебе волю, ты вообще запретишь развлекаться.

— И сэкономлю половину годового бюджета.

Собственно, если бы вместо еды на столе была чернильница и пара листов бумаги, Дойл проводил бы время с куда большим удовольствием — у него появилось несколько идей, где бы раздобыть деньги, не разоряя при этом казну, но числа были слишком большими, чтобы считать их в уме.

— А вот твоя красавица, кажется, весьма довольна, — заметил Эйрих, и Дойл невольно нашел взглядом леди Харроу. К сожалению (или к счастью, как посмотреть), Эйрих ошибся — она улыбалась, действительно, но удовольствия не получала: Дойл уже знал это выражение сдержанной скуки в ее глазах.

Словно почувствовав его взгляд, она обернулась к нему и улыбнулась чуть шире. Дойл приподнял кубок, а Эйрих тихо засмеялся рядом. Дойл отвернулся.

Тут же к нему наклонился Джил и шепнул:

— Милорд, не пейте — вино чем-то разбавили.

Эйрих, наверняка услышавший эти слова, сделал вид, что занят разговором с супругой, а Дойл демонстративно отставил кубок, вытер о скатерть жирные от мяса пальцы и откинулся на спинку стула, всем своим видом показывая, что окончил трапезу. И только после этого снова позволил себе снова взглянуть на леди Харроу — она не отводила от него взгляда и по-прежнему улыбалась.

Когда — спустя вечность — пир подошел к концу, Дойл встал из-за стола и поспешил подойти к леди. Кажется, она его ждала, во всяком случае, ничуть не удивилась и сразу же произнесла:

— Похоже, вы испытывали серьезные мучения.

— Боюсь, что мне не достает вкуса, чтобы получать удовольствие от увеселений подобного толка.

Леди Харроу на мгновение нахмурилась, но потом ее лоб снова разгладился, и она сказала:

— Между тем, я все думала о вашей задачке, милорд.

— Задачке?

— Деньги для короля.

Пожалуй, Дойл был действительно удивлен тем, что она близко к сердцу приняла его размышления.

— И кажется, нашла несколько решений.

Это было… Проклятье, это было действительно приятно. Он сомневался в том, что ее «решения» будут иметь хоть какой-нибудь смысл — для женщины она была очень умна, но едва ли смогла бы придумать что-то действенное в финансовых вопросах. Но даже попытка предложить помощь впечатляла.

— Я буду счастлив выслушать их, леди.

— Вы можете сесть в мою карету — меня сопровождает служанка, но едва ли она что-нибудь поймет, — по дороге я расскажу вам о своих мыслях.

Дойл не колебался — только крикнул Джила, чтобы тот подготовил коней и следовал с ними за каретой леди Харроу.

Старая служанка Мила действительно уже сидела в небольшой карете, леди Харроу села к ней, а Дойл расположился напротив, невольно поморщившись — было очень тесно, и ему пришлось очень неудобно подогнуть больную ногу. Но эти неудобства сполна окупало общество леди Харроу и наполнивший карету неповторимый запах свежести и, кажется, дождя, который всюду сопровождал ее.

Карета, качнувшись, тронулась в путь, и леди негромко заговорила:

— Я все вспоминала, милорд, истории, которые мне рассказывал эмирский лекарь. Ведь Эмир — такая богатая страна.

Дойл кивнул — почему-то он и не сомневался в том, что в ее идеях так или иначе будет задействован Эмир. На короткое мгновение он разрешил себе увлечься странной фантазией — вообразить леди Харроу в эмирском наряде, с обнаженными руками и ступнями, с лицом, закрытым полупрозрачной вуалью, из-за которой отчетливо видны только удивительно зеленые глаза, и с распущенными волосами. Впрочем, эта фантазия оказала на него такое действие, что он поспешил выбросить ее из головы и сосредоточится на смысле слов леди Харроу. Она же вдруг замолчала и улыбнулась, показав белоснежные маленькие зубы.

— Простите, леди… — был вынужден произнести Дойл, а в глазах леди Харроу мелькнуло что-то такое, что заставило его подумать, будто она угадала ход его мыслей и их содержание. Вслух она сказала:

— Временами трудно остановить работу воображения, уносящего нас далеко за пределы обыденной жизни.

Надеясь, что в полутьме кареты леди Харроу ничего не заметит, Дойл стиснул правую руку в кулак, словно таким образом пытаясь обуздать двух бешеных скакунов — собственные мысли и желания.

— Верно, — наконец ответил он, — но между тем, я с огромным интересом жду вашего рассказа, леди.

Некоторое время она молчала, глядя куда-то поверх плеча Дойла, а потом заговорила:

— Я думала о том, милорд, что говорил мне однажды лекарь. «Вы, — он тогда рассказывал мне о сущности денег и показывал старую книгу, где от руки искусный матер изобразил деньги наших предков, — на Большой земле, верите в экономию и бережливость. А мы, на востоке, считаем, что благосостояние приносит не бережливость, а щедрость. Богат тот, кто щедр, и беден тот, кто скуп». Простите мне, милорд, это многословие, — леди Харроу склонила голову, — сначала я думала о том, от чего Его Величество может отказаться, — Дойл кивнул, потому что размышлял как раз об этом, — но потом стала размышлять, что он может приобрести.

— И что же?

— Купцов, милорд.

Дойл мотнул головой.

— Купцов?

На рынках Стении торгуют купцы Стении, изредка они привозят товары из Остеррада и соседних княжеств. В задумчивости Дойл потер подбородок. Он поощрял торговлю зарубежными товарами, но неохотно пускал чужих торговцев. При этом тот же эмирский шах душу продаст за то, чтобы открыть в Шеане два десятка лавочек со своими тканями — Эмир наводнен ими, они становятся все дешевле. Илирия едва ли потратит на это даже мелкую монетку, ей хватает северных рынков. А вот Гостван может и заплатить за право продавать морскую рыбу в городах Стении.

Но насколько надежен подобный источник доходов? Предложи Дойлу что-то подобное один из советников, он восхитился бы идеей и ухватился бы за нее. Но эта мысль посетила хорошенькую головку леди Харроу. Насколько здравы ее суждения? Он повернул мысль и так, и эдак, в попытках найти в ней какой-нибудь изъян. Конечно, определенная опасность была очевидна. Купцы — это потенциальные шпионы. Но они же — неплохие заложники. Перестав тереть подбородок, Дойл начал массировать виски и пробормотал:

— Велите остановить карету.

Эмирцев пускать опасно еще и потому что они привезут с собой свои молельни. Храм будет в ярости. Но если эмирцев будет мало, они смогут молиться дома — не гневя этим Всевышнего. Карета, дернувшись, остановилась, и Дойл резко выскочил наружу, не обращая внимания на боль в ноге, вскочил в седло и пустил коня во весь опор — больше всего на свете он боялся, что потеряет хотя бы одну мысль в дороге.