– Точно не у меня. – Глупость разговора скрипела на зубах, как песок под тряпкой Оксаны.

– И не у меня. – Рэм продолжал смотреть куда-то сквозь нее.

По коридору зачастили тяжелые шаги Натальи – так в фильме про динозавров шли по джунглям страшные монстры, а вода дрожала в стакане.

– Пусть это был кто угодно, главное, чтобы не она, – задумчиво протянул Рэм, кивнув в сторону двери.

Уля на секунду представила, как Наталья пробирается в комнату, на цыпочках подходит к дивану, нависает над их голыми телами и осторожно укрывает пледом, чтобы так же неслышно выскользнуть вон. Картина была такой нелепой, что Ульяна откинулась на подушку, сдавленно фыркая. Рэм покосился на нее, вздернув бровь, и наконец рассмеялся.

– Остановимся на том, что это был Ипкинс, – пробурчал он, устраиваясь рядом. – Хотя я так набрался, что мог сходить за пледом в магазин и не вспомнить об этом.

– Или послать Ипкинса. Только он же черепаха, сейчас бы только к двери шел.

– Ты просто не знаешь, каким этот парень может быть быстрым при желании. – Рэм помолчал, продолжая улыбаться, а потом приподнялся на локтях и посмотрел на Улю.

Луч света падал на его щеку, подсвечивая щетину, у нижней губы можно было разглядеть шрам в пару легких стежков. Казалось немыслимым, что пару часов назад эти губы впивались в Улину шею – жарко, зверино, жадно.

– Ты как? Голова не болит?

– Есть такое дело. – Уля постаралась прогнать непрошеные образы. – А у тебя?

Рэм казался совершенно бесстрастным, словно они не лежали сейчас рядом, пряча обнаженные тела под тонким пледом. И это все было не с ними. Или не было вовсе. А если и было, то было. И не о чем вспоминать.

– Слегка. – Он огляделся, отыскал в ногах скомканные джинсы и потянулся к ним. – У меня, кажется, оставалось, сейчас посмотрим…

Уля почувствовала, как начинают пылать щеки. Ситуация становилась совсем уж нелепой. Она разворошила сброшенную одежду, скользнула в найденный свитер, заставила руки не дрожать, пока пальцы застегивали пуговицы на брюках, и встала.

В углу призывно хрустел камешками Ипкинс, пол, достаточно липкий, чтобы сделать все кругом еще более мерзким, холодил голые ступни. И только солнце, светившее в безмятежно голубом небе, продолжало лить в комнату яркие лучи.

Ульяна подошла к окну и оперлась руками на подоконник, смахнув в сторону полупустые пакеты с салатом для черепахи. Голые, а оттого совсем беззащитные стволы деревьев на просвет казались нежно-розовыми и делали воздух еще прозрачнее. Он звенел в своей упоительной осенней чистоте. Уле захотелось выбежать наружу, вдохнуть полной грудью эту терпкость увядания, эту сладкую пустоту. Давно уже она не ощущала себя такой легкой и свободной, как в этот миг, стоя босиком на холодном полу у чужого окна, разбитого на тысячу бликов выглянувшим солнцем.

За ее спиной хрустнула упаковка, потом в стакан полилась вода. Рэм кашлянул, проглатывая таблетку, и снова принялся копаться в разбросанных вещах.

– Солнце, – проговорила Уля, не в силах просто выйти из комнаты, оставив его и дальше делать вид, будто ничего не случилось.

Ладно бы только их тела вчера сплелись в пьяной темноте – на это можно было плюнуть и забыть. Но хриплый голос Рэма еще звучал в Улиных ушах, отдаваясь болью под ребрами. Все, что парень успел выболтать ей заплетающимся языком, теперь плескалось в Уле подобно мутной тяжелой воде стоячего озера.

– Что? – Рэм перестал шелестеть салатом, который скармливал черепахе, и повернулся к Уле.

– Солнце. Светит. Не помню, когда в последний раз оно было таким ярким. Даже летом в дымке постоянно… а тут. – Уля сбилась и облизнула пересохшие губы. – Посмотри сам: воздух совсем прозрачный и деревья эти… Без листвы.

Рэм осторожно положил остатки зелени на камешки, погладил Ипкинса по панцирю и шагнул к окну.

– И правда…. Красиво, – выдохнул он рядом. – Сегодня же суббота, да?

Уля молча кивнула.

– Хочешь, прогуляемся?

– Что? – Это предложение, как и вчерашнее, с выпивкой, было из другой, давно прошедшей жизни, поэтому сбивало с толку. – Ты хочешь что-то мне показать, да?

– И да, и нет. – Рэм тряхнул головой. – Просто давай погуляем. У меня есть одно место… Там здорово, тебе понравится. Только оденься потеплее.

Уля замерла, вглядываясь в мир за окном. Ей определенно хотелось туда, так что она подышала на стекло, стерла запотевшее пятнышко рукавом свитера и решилась.

– Хорошо. Пять минут. Переоденусь и вернусь. Пойдем смотреть твое здоровское место, – сказала она, чувствуя, как начинает суетиться, и злясь на себя за это.

Уже в дверях Рэм поймал ее за локоть. На мгновение Уле показалось, что он хочет обнять ее, она подалась вперед, сама не понимая, что делает, но Рэм то ли не оценил порыва, то ли сделал вид, что ничего не заметил.

– Только у меня условие, хорошо?

Ульяна замерла, надеясь, что горячие пятна на щеках бывают не так уж и видны в солнечном свете.

– Давай сегодня никакой полыни. – Янтарные глаза Рэма смотрели напряженно и строго. – Ни слова об этом всем. Просто погуляем, договорились? – Он еще сильнее сжал пальцами Улин локоть.

– Мы-то договорились, но обычно полынь не спрашивает нашего мнения. – Ульяна попыталась улыбнуться. – Но попробуем. Я не против провести день… Как нормальный человек.

Рэм удовлетворенно кивнул и распахнул дверь.

– Пять минут, ты обещала.

* * *

Куда они едут, Рэм так и не сказал. Спустя два часа и одну пересадку на продуваемой всеми ветрами станции они вышли из душного вагона. Уля тихонько ахнула, оборачиваясь еще одним витком колючего шарфа.

Прямо за платформой начинался лес. Голые деревья тянулись к небу – черные полосы на голубом безмятежном фоне. Воздух пряно пах лесной сыростью, травой и листьями, которые совсем уже истончились, упав к подножью стволов, чтобы весной ими питалась новая жизнь, проснувшаяся после снегов и мороза. Ветер играл в кронах, свистел там, подбрасывая веточки и унося их за собой. Если бы не солнце – то самое, что слепило Улю через окно электрички, – лес казался бы мрачным, пугающим в своем умирании. Но лучи пронзали его, прогоняя призраков ушедшего лета, делая воздух звонким и сочным, как хрустящее зимнее яблоко.

Уля осторожно вдохнула плотный дух близкого леса. С начала своих мытарств она избегала любую природу, отчего-то уверенная, что там полынь возымеет над ней большую власть. Но в воздухе не было мертвенной горечи. Была лишь бодрящая сила. Из года в год этот лес умирал, чтобы по весне восстать из собственного праха. Чем не победа над полынью? И почему бы не вдыхать осень, как вакцину бессмертия, позволяя ей пропитать истерзанное страхами нутро?

Уля зажмурилась. Сделала еще один вдох, чувствуя, как вскипают в горле непрошеные слезы. Рэм опустил ей на плечо руку, словно догадываясь, о чем она думает.