– Это самое настоящее убийство, – сообщила она стоявшей рядом девушке. – Интересно, кому понадобилось сводить с ним счеты? Такой безобидный старичок, генерал в отставке Свиридов.

Ее собеседница вздрогнула:

– Убийство? Вы уверены?

Женщина в белом халате закатила глаза:

– Кто-то пустил пулю в затылок. Наверное, старые долги. Моя дочь считает: это ограбление, – она горестно усмехнулась. – Тоже придумают! Несчастный жил, как божий одуванчик, сразу видно, нуждался, хоть и генерал. Вон в чем записи делал, – санитарка вытащила из полиэтиленового пакета черную засаленную тетрадь. – Товарищ милиционер попросил выбросить ненужный мусор, – тетрадь полетела в стоявший рядом контейнер. Что-то подсказало: это улика. На мое счастье, женщины, наговорившись, отошли от мусорных баков, заполненных под завязку. Нужный мне документ лежал на самом верху, и достать его не составило труда. Раскрыв тетрадь, я прочитал имя, отчество и фамилию ее бывшей владелицы – не генерал Свиридов, а некая Ирина Федоровна Тамарченко. Первые же строки, написанные круглым почерком, сказали о многом. Я понял: у меня в руках бесценный клад.

Знакомый звук мобильного вывел меня из небытия. Даже не посмотрев на дисплей, я приложил его к уху. Звонить могла только Валерия. Вопреки моему желанию, слух резанул глуховатый мужской голос:

– Никита, это вы?

– А то кто же? – разговаривать не хотелось. – Чем могу служить?

Мужчина произнес всего два слова, заставившие меня вздрогнуть:

– Это Черных.

Я заморгал:

– Где вы находитесь?

– В Южноморске. Рядом со мной – Коротков и Прохоренко. Нам срочно нужно увидеться с вами. Таня умерла не просто так, верно?

Я издал булькающий звук:

– Ах, вот когда вы спохватились? Не поздновато ли?

Он перебил меня:

– Да, мы с Вовкой понимаем: на нас лежит ответственность за гибель Снежковой. Возможно, поговорив с вами, мы сможем предотвратить другие смерти.

– Вы чуть не сказали: свои собственные. – Несмотря на преклонный возраст и бывшие заслуги, подпольщики не вызывали уважения.

– Пожалуйста, давайте встретимся. – Ярослав не говорил: он просил. Я сдался. Оставить в беде беспомощных пожилых людей – последнее дело.

– Где вы хотите встретиться? Вы же знаете: в вашем городе я персона нон грата. Это во-первых. Во-вторых, в данный момент я в Партените. В-третьих, убит знакомый Татьяны Павловны, генерал Свиридов.

В трубке слышалось свистящее дыхание. Ярославу Ивановичу удалось справиться с волнением:

– Тем более наша встреча необходима. Когда возьмете обратный билет, позвоните и сообщите номер автобуса и время выезда. Мы подхватим вас на вокзале. За вами наверняка следят. Пусть это вас не волнует.

На данную реплику мне нечего было возразить. Я помчался на остановку, предвкушая чтение записей Тамарченко.

Высокий желчный старик с пергаментной кожей, Ярослав Иванович Черных, и низенький полноватый Владимир Егорович Коротков ожидали меня в такси. Я примостился на заднем сиденье и с улыбкой оглядел обоих фронтовиков:

– Вы думаете, вам удалось ускользнуть от преследователей?

Черных пожал плечами. Кадык на жилистой шее ходил ходуном.

– Он не рискнет уничтожить сразу четверых.

Я усмехнулся:

– О, вы его плохо знаете.

Коротков, бросив несколько слов таксисту, положил пухлую отекшую руку на мое колено:

– Если у вас другое предложение, мы с удовольствием выслушаем его.

Другого предложения у меня не было, и посему синяя «девятка» с шашечками, петляя по каким-то узким улочкам с немощеными дорогами, доставила нас в частный сектор и остановилась у почерневшего от времени забора. Коротков расплатился с водителем и сунул ключ в ржавый замок. Это меня развеселило. Очевидно, сказывались последствия стресса, полученного мною из-за последних событий.

– Чему вы смеетесь? – недоуменно спросил Черных.

– Может, в этом доме и хранятся сокровища царицы Савской, – мне доставляло удовольствие иронизировать. В том, что произошло, была и их вина. Согласись они сразу не участвовать в афере – и Снежкова осталась бы жива. – Однако чтобы получить доступ к этим сокровищам, достаточно пнуть ногой эту рухлядь, – ноготь моего указательного пальца выразительно постучал по забору.

– В этом доме фашисты убили мою тетку и ее мужа-инвалида, узнав, что я состою членом подпольной группировки, – он схватился за горло, задыхаясь от волнения.

Ярослав Иванович укоризненно посмотрел на меня:

– Если вы не уважаете тех, о которых собираетесь писать, нам не о чем говорить.

Я опустил глаза:

– Простите… Столько событий за один день. А где же Григорий Иванович?

Владимир Егорович взял себя в руки:

– Он внутри. Мы заперли его по его же просьбе. Заходите в дом.

Он быстро прошел по дорожке, выложенной битым кирпичом, поясняя на ходу:

– Когда я вернулся сюда после окончания войны, от дома остался один остов. Я восстановил его. Это память о тех временах. Своеобразный музей. Все думают, я сдаю дом, но ошибаются.

Я вздохнул. Значит, об этом укрытии знали. Однако все было тихо и спокойно, во всяком случае, все казалось таковым. Какая разница, где нам беседовать, в конце концов? Если за нами следят, нам нигде не спрятаться. Тот, кто заварил всю кашу, был мастером своего дела. Старая, обитая дерматином дверь, тихонько скрипнув, пропустила нас в давно не убираемую гостиную. Я увидел темный силуэт человека, сидевшего за столом.

– Это мы, Гриша, – сказал Черных. Жилистый пожилой мужчина среднего роста поднялся и протянул мне руку:

– Рад встрече с вами.

– Садитесь, – Владимир Егорович придвинул ко мне колченогий стул. – И не озирайтесь по сторонам. Все спокойно, уж поверьте бывшим подпольщикам.

– Итак, – начал я.

– Итак, – он взглянул на меня из-под нависших седых бровей, – начнем с самого начала, извините за тавтологию. Вы, естественно, хотите услышать наш рассказ о том, как мы смогли допустить, чтобы нашего товарища обвинили в измене?

Я кивнул.

– Гриша в тот день шел со мной до середины леса, – вставил Черных. – Потом мы разделились. Только сегодня я и Вовка узнали: он не сразу попал в отряд, позднее освобождавший город. Григорий нам все рассказал.

Я закусил губу:

– Где же он был?

– Отсиживался в овраге. Знаете, молодой человек, одно дело – тайная война, другое – явная. Ему нужно было время, чтобы прийти в себя. Но он никого не предавал. И если мы хоть каплю сомневались бы, – его большие руки в старческих пятнах задрожали, – оставили бы все, как есть.