И тут же захотелось узнать — как оно будет? Там, в Самхане?

Раньше ее никогда не звали на такие посиделки. Ученицы устраивали их раз в месяц, на двадцать второй лунный день. Через полчаса после ночного гонга домик наполнялся смешками и шорохом одежды. Мия лежала, притворялась спящей и слушала, как майко тихо перешептываются, собираясь на ночное гадание.

Возвращались они поздно ночью, когда Мия уже видела десятый сон, а на следующий день все поголовно клевали носом на занятиях.

Сизука нарисовала стилизованное солнце и луну и отступила, чтобы полюбоваться на свою работу.

— Хорошо, — сказала она, извлекла из складок одежды потемневшую от времени, чуть щербатую миску и швырнула в нее одинокий черный боб. Тот покатился по краю, пока девушка, закатив глаза, бормотала под нос скороговоркой заклинание.

Сизука оборвала речитатив резко, на выдохе. Уставилась на Мию. В сумерках радужка ее черных глаз казалась нереально огромной.

— Рисуй ворота!

— Я? — растерялась Мия. — Почему я?

— Ты новичок. Ворота рисует или самый младший, или новичок.

— Но… — Все посмотрели на нее, и Мия осеклась.

Признаваться в своих детских страхах было неловко.

Она взяла кисть, склонилась над огромным листом бумаги, похищенным из класса каллиграфии. Почти половина его была предназначена для стилизованного изображения тории — ворот в мир духов.

Неловко, словно в первый раз в жизни, она окунула кисть в баночку с тушью, прошлась ею по бумаге, оставляя жирную черную полосу.

Странная дрожь прошла по руке, отдалась в кисти, чуть было не испортив безупречную линию. Мия помедлила и после насмешливого вопроса Оки «ну, чего ты копаешься?» нарисовала вторую линию.

И снова это странное, нехорошее чувство. Как будто она рисовала больше, чем просто линию. Как будто что-то исходило от нее, и удержать это что-то Мие недоставало ни сноровки, ни умения.

Она подняла голову:

— Может, лучше кто-то другой?

Сизука фыркнула:

— Ну уж нет! Ты начала — ты и достраивай ворота. Или духи обидятся.

— И побыстрее уже. А то до утра тут просидим, — возмутилась Ичиго.

И правда, чего она медлит? Что за глупые страхи на ровном месте?

Мия стиснула зубы и в два движения довела рисунок до конца. На мгновение ей показалось, что перед глазами мелькнула фиолетовая вспышка и в воздухе разлился запах гнили. А потом все исчезло.

Ворота лежали перед ней. Такие большие, что, будь они настоящими, в них легко можно было бы просунуть руку.

В рисунке ощущалось что-то странное. Неправильное. Но Сизука уже опустила миску на расписанный лист бумаги. Девочки сели в кружок. Правой ладонью Мии завладела Оки, левую взяла Кумико. Ученицы нараспев начали произносить слова заклинания призыва:

Коккури-сан, Коккури-сан…

Мия повторяла за ними слова, а в голове все вертелся вопрос — что же было не так в нарисованных ею воротах.

…додзо ойдэ кудасай!

Тушь! Она высохла сразу, почти мгновенно, стоило Мие довести последнюю линию! Так не бывает, всегда нужно время…

Могии ойдэ ни нарарэмащтара…

Раскрыв рот, она смотрела, как пространство за схематичными черточками, означавшими врата в иной мир, наливается густым аметистовым светом. Казалось, никто больше из майко не замечал, как происходит что-то невозможное и опасное.

— …дай нам знак!

Ей показалось, что раздался тихий смешок. Синхронно моргнуло пламя в масляных лампах. Притухло, чтобы разгореться вновь с утроенной силой. Серая тень скользнула из распахнутых ворот, окутала на мгновение тело Сизуки и исчезла.

С потусторонним ужасом Мия наблюдала, как на лице ученицы появляется жутковатая усмешка.

Миска под пальцами Сизуки шевельнулась и переползла на иероглиф «да».

Девочки дружно выдохнули.

— Можно я? Я первая, — громко шепнула Ичиго. И, не дожидаясь ответа, положила кончики пальцев на миску. — Меня купит красивый мужчина?

Миска заскользила по листу бумаги. На первый взгляд могло показаться, что Сизуки и Ичиго двигают ее, но нет. Их пальцы лишь слегка касались шероховатой поверхности. Сделав почти полный круг, миска остановилась над иероглифом «нет».

— У-у-у… — Ичиго разочарованно шмыгнула носом, но оспаривать волю духов не посмела.

— Теперь я! — объявила Оки.

Взгляд Мии метался. Прочие майко выглядели заинтересованными и довольными, словно не происходило ничего странного. Просто не замечают? Или гадание всегда так проходит?

— А? — Она не сразу поняла, что вопрос адресован ей.

Остальные девочки смотрели на нее настороженно и выжидательно.

Кумико шутливо толкнула Мию локтем.

— Твоя очередь спрашивать, — подсказала она.

— Я не хочу…

Лица остальных вытянулись.

— Как это не хочешь? — обиженно сказала Оки.

— Не ври. Все хотят знать будущее.

— Ты должна задать вопрос, — громко произнесла Сизука, глядя на Мию в упор нереально огромными черными глазами. — Дай руку.

Разве раньше у нее был такой голос? Такой густой, низкий, угрожающий…

— Ну же, — снова подтолкнула Кумико. — Ты всех задерживаешь.

Под прицелом семи пар глаз Мия неохотно протянула руку к миске и положила кончики пальцев на глиняную поверхность.

— Твой вопрос?

— Я буду счастлива? — спросила Мия.

Не уточняя, где и как, удастся ли побег и что именно ждет ее в чужой стране. По большому счету это не важно. Важно только одно — не делает ли она ошибки, соглашаясь променять известное будущее на парящего в небесах журавля.

Миска завертелась на одном месте, закружила по листу бумаги, выписала несколько причудливых виражей, задерживаясь у иероглифов «предательство», «сила», «проклятие», и остановилась напротив иероглифа «карма».

Странная ухмылка искривила красивое лицо Сизуки, превращая его в уродливую маску.

Как много у нее зубов… И почему они такие мелкие?

— Вряд ли, деточка. — Низкий и шипящий голос заполнил все пространство купальни до последнего уголка.

Тонкая девичья рука со странно удлинившимися и почерневшими ногтями перехватила запястье Мии, не давая оторвать пальцы от миски. Когти второй руки полоснули по вене, разрезая тонкую кожу. Кровь брызнула на бумагу, по капле на иероглиф «предательство», «сила», «проклятие» и «карма».

И сразу несколько капель на ворота-тории.

Контур врат вспыхнул аметистом, и тории раскрылись. Поднялись, разрослись на весь лист бумаги. Из них дохнуло потусторонним холодом и гнилью, завыл ледяной ветер, неся в себе вой неупокоенных душ.