— А еще у тебя нет денег, и тебя ищет каждая собака в округе, — услужливо подсказал тануки. — Кроме того, зимой через горы попрется только полный псих, и, клянусь Буддой, я скорее съем свою чашу для подаяний, чем отпущу девочку с тобой на перевал.

Джин кивнул, соглашаясь со всеми приведенными аргументами.

— Поэтому мне нужен маг и деньги. В столице есть люди, которые могут обеспечить и то и другое.

— Так в чем проблема? — хмыкнул оборотень. — Отправляйся в столицу.

— Если я объявлюсь, меня так просто не отпустят. И вытащить Мию будет куда сложнее. Поэтому я хочу, чтобы письмо передал ты.

— Я? — изумился оборотень.

— Ты же бывал в городах.

— Бывал, но… — Дайхиро задумался.

— Я предложил бы тебе деньги, но не уверен, что ты не оскорбишься, — продолжал самханец.

— Деньги? — оживился тануки. — Нешто я дурак, от денег отказываться? Но Мия важнее. Так что, если хочешь моей помощи, выкладывай все как есть, самханский прихвостень!

— Что выкладывать?

— Кто ты такой — для начала.

Джин вздохнул:

— Это опасная информация, Дайхиро. Если ты попадешься полиции или тем более секретной службе, тебе лучше не владеть ею.

— Тогда шиш тебе, а не письмо.

Джин снова вздохнул, и некоторое время они шли рядом в молчании, а потом оборотень начал громко и со вкусом рассуждать о ста тридцати способах засолки рыбы — один другого замороченнее.

— Ладно! — перебил его самханец. — Слушай…

И наклонился к самому уху толстенького монаха.

Тануки выслушал тихий шепот и присвистнул:

— Ничего себе!

От чувств оборотень даже запрыгал на одном месте и громко, с удовольствием выматерился, помянув свою матушку и духов гор в весьма фривольном контексте.

— Так что же тебя прислали артефакт воровать? — спросил он у самханца. — Попроще никого не нашлось?

— Меня не присылали, — со смешком отозвался мужчина. — Самхан полностью устраивает цунами, смерть сёгуна и последующий разброд на Благословенных островах.

— Тогда почему?

— Считай, что мне очень не понравилась эта идея. Так что я сам себя прислал.

Тануки покивал. Он не разбирался в политике, но был неглуп, и ему не составило труда представить последствия озвученного Джином сценария.

— Отнесешь письмо?

Дайхиро задумался. Слова самханца разом поставили все на место. Включая нежелание Джина делать Мию наложницей.

Отдать девочку самханцу? Не лучше ли будет ей в гейшах, чем в той банке с пауками, куда Джин планирует увезти маленькую майко?

Оборотень вздохнул. Он ощущал себя отцом взрослой дочери. Категорически не готовым к этой роли отцом.

Отпустишь — гадай потом, не сделал ли ошибки. А не отпустишь — оставишь несчастной на годы. Только слепой не заметит, как восхищенно Мия смотрит на самханца, как ловит случайные прикосновения, как внимает каждому его слову.

Да и хороший парень этот Джин. Правильный. Порядочный даже. Неизвестно еще, встретится ли кто подобный Мие в будущем. И он правильно сказал — из девочки не получится хорошей гейши. Слишком остро все переживает, слишком искренняя, не умеет лгать ни себе, ни другим.

— Твоя взяла, — неохотно выдавил тануки. — Пиши письмо.

— Приветствую вас, воин! — раздался над ухом сладкий женский голос.

Джин уронил почти законченную фигурку нэцкэ и метнулся, уходя с линии огня. В два прыжка он достиг дверей храма и скрылся за ними.

Но женщина была одна.

Она стояла посреди двора — невысокая, изящная. Глаза раскосые, чуть вытянутые к вискам, алые губы как два лепестка мака. Темно-рыжие волосы уложены в сложную прическу и обрамляют лицо.

Красивая. Очень красивая и, несомненно, из знатной семьи, несмотря на черные глаза. Не может у простолюдинки быть такой изысканно бледной кожи, похожей на дорогой императорский фарфор. Да и розовое кимоно из шелка, расшитое танцующими лисами, говорит о знатном происхождении его владелицы.

Что делает здесь, в заброшенном храме в горах, красивая и знатная женщина?

И почему Джин не слышал, как она подошла?

— Не надо бояться меня. Я не причиню вам вреда. Я принесла обед.

В доказательство своих слов она показала корзинку, в которой лежали рисовые лепешки и глиняная бутыль, в какие обычно наливают саке.

Одна… Если Джин не совсем ослеп и оглох, она действительно одна здесь. Ее не сопровождает толпа самураев, вокруг храма не прячутся воины наместника, вознамерившиеся взять неуловимого лазутчика. Женщина (а вернее будет сказать, девушка — слишком юное и свежее у нее личико, пусть пояс кимоно и завязан так, как полагается его завязывать замужним дамам) не заблудилась в горах. Она пришла сюда специально.

Да кто она, ёкай ее побери, такая?

Он внезапно понял, кто, и чуть было не рассмеялся.

Девушка умоляюще протянула руки в сторону заброшенного храма. Чуть театральным, нарочитым жестом. Словно не сомневалась, что мужчина наблюдает за ней. Вся — изящество, грация и скрытый соблазн.

— Пожалуйста! — Голос звучал чарующе и нежно. — Мое имя — Мэйэр. Раздели со мной эту трапезу, о воин!

— Я и вправду не откажусь от лепешек, — весело согласился Джин, убирая нож и появляясь в дверном проеме. — Вот только ты уверена, что они не превратятся в листья или комки грязи?

Женщина оскорбленно поджала губы:

— О чем ты говоришь?

— Брось, Ху Мэйэр,[Ху (кит.) — лиса.] — добродушно фыркнул Джин, называя гостью именем рода. — Не надо считать меня дураком. Давай, признавайся: где взяла лепешки?

Женщина разочарованно вздохнула. На голове ее мелькнули и пропали острые лисьи ушки.

— В ближайшей деревне, — произнесла она уже другим, куда более низким и чувственным голосом.

— Тогда давай обедать.

Она с достоинством последовала за ним внутрь храма, поморщилась, ощущая в помещении одной ей слышный запах тануки, и выложила на циновку содержимое корзины.

Джин насмешливо наблюдал, как кицунэ опускается на пол — в каждом жесте изящество и грация, достойные императрицы. Хороша! Молоденькая совсем, еще не вошла в полную силу. Только учится соблазнять мужчин, но уже бесстыдно, невозможно хороша.

И не сказать, чтобы лисьи чары совсем не действовали. Но Джин знал, кто сидит перед ним. А огненная кровь земли, текущая по венам самханца, позволяла ему противостоять магии кицунэ.

Главное, не позволять ей дотрагиваться до себя.