Она добрела к домику и, изумленно моргая, остановилась у своего футона.

На нем кто-то лежал, укрывшись одеялом с головой.

— Эй, — нерешительно позвала Мия и попробовала потрясти незнакомца за плечо.

Рука наткнулась на скрученные тряпки. В постели Мии лежала «кукла», сделанная из кимоно, хакама и полотенец.

— Вот ты где! — Голос Кумико за спиной заставил Мию подпрыгнуть.

Дочь самурая воровато оглянулась, прикрыла дверь и набросилась на Мию:

— Хоть предупреждай, если уходишь на всю ночь! Хорошо я догадалась, что тебя не будет.

Глаза Мии округлились.

— Это ты сделала? — Она кивнула на сложенную в постели «куклу».

— Ну а кто же еще, — покровительственно фыркнула Кумико. — Думаешь, я не заметила твоих отлучек? Каждый вечер ведь убегаешь.

— И ты никому не сказала?

Майко оскорбленно надулась.

— За кого ты меня принимаешь? — Она хихикнула. — Надеюсь, он достаточно хорош и стоит того, чтобы так рисковать.

Против воли Мия вспомнила Джина и почувствовала, как по лицу плывет идиотская мечтательная улыбка.

— Он лучше всех, — тихо сказала она. — Спасибо, Кумико.

Новые отношения с Кумико и другими девочками немного пугали Мию. Она, привыкшая к роли одиночки и изгоя, разом стала самой популярной майко в школе. С ней хотели дружить, искали ее внимания, одобрения. Мия старалась быть приветливой со всеми, но что-то внутри нее препятствовало сближению, словно она опасалась удара.

Все любят тех, кто в фаворе и успешен. А Мия, ловя улыбки майко, сразу вспоминала, как легко и безжалостно все они в один момент отреклись от Кумико.

Парадоксально, но дочь самурая стала единственной, кто сумел проломить стену отчуждения, которую Мия выстроила вокруг себя. Получив прощение директора и разрешение продолжить обучение, общительная и активная Кумико легко вернула себе роль лидера. Но в ее обращении к бывшей сопернице теперь неизменно сквозили приязнь и уважение. И Мия, тяжело сходившаяся с ровесницами, вдруг прониклась к Кумико симпатией и доверием.

«Если человек сумел понять, в чем был не прав, раскаялся и изменился, я не смогу не уважать его», — сказал о Кумико Джин. И Мия с ним согласилась.

Вчерашний вечер и сегодняшнее утро показали, что Кумико была достойна доверия.

— Давай разберем эту штуку быстрее, пока никто не заметил, — весело предложила дочь самурая. — Слышала бы ты, как я завралась вечером, покрывая тебя. Ужас! Думаю, Оки что-то подозревает, но она не скажет, если не будет доказательств, не бойся…

Они в четыре руки сложили одежду, скатали футон. Какая-то мысль беспокоила Мию, мелькала на краю сознания. Что-то связанное с ее ночевкой вне школы…

Она все еще пыталась понять, что упустила, когда в комнату вломились Ичиго и Оки с горящими от возбуждения глазами.

— Слышали?! — воскликнула Ичиго. — Директор Такухати поймал ёкая!

— Что ты мне обещал оторвать, ёкай? — Акио лениво качнул подвешенного за ноги пленника.

— Похотливый отросток, — услужливо напомнил тануки. — Но я еще надеюсь, что он сам у тебя отсохнет. Если в мире действительно существует высшая справедливость и действует закон кармы, а я верю в карму, потому что Будда был умным человеком и не стал бы врать в таком важном деле… Так вот, если все это существует, у тебя непременно что-нибудь отсохнет и отвалится.

Опальный генерал посмотрел на оборотня с веселым изумлением и рассмеялся:

— Ёкай, который рассуждает о законе кармы? Тебя в столице можно за деньги показывать.

— За деньги я и сплясать могу, — оживился тануки. — Чур, мне — восемьдесят процентов. Остальные двадцать, так и быть, уступлю. Пользуйся, пока я щедрый.

Такухати не ответил на очередную завуалированную дерзость. Он, прищурившись, рассматривал пленника и словно прикидывал что-то про себя. Наконец пришел к каким-то выводам и кивнул:

— Я отпущу тебя, если назовешь женщину, к которой ходишь.

— Вот еще! Ты разве не знаешь, что не подобает благородному мужу хвастать своими победами? И вообще, у меня кружится голова. Считай, что я сомлел.

В доказательство своих слов тануки закрыл глаза и печально вытянул морду. Торчавший перпендикулярно полу хвост тоже поник.

— Шут, — беззлобно усмехнулся Такухати. Не терпевший фамильярности или хамства ни от равных, ни от вышестоящих, генерал ощущал труднообъяснимую симпатию к бесстрашному оборотню. Потому не стал применять воздействий из известного ему богатого арсенала палача, а просто толкнул еще раз подвешенное тело, заставив его крутиться вокруг своей оси.

Тануки приоткрыл один глаз.

— Осторожнее, если не хочешь увидеть все, что я вчера ел, — предупредил он. — У меня желудок слабый.

— А у меня нет времени с тобой возиться. Повиси немного.

Оборотень следовал наставлению ровно до той минуты, пока за Такухати не задвинулась бамбуковая перегородка. Стоило директору покинуть комнату, как тануки принялся раскачиваться и дергаться на веревке, всеми силами пытаясь дотянуться зубами до пут на лапах. Тщетно. Такухати умел связывать пленников.

Совсем отчаявшись освободиться, оборотень возопил:

— Воистину прав был Учитель, говоря, что любая привязанность — суть источник страданий. Вот я привязан к этой презренной веревке, так дай же мне Будда сил отвязаться от нее поскорее!

Но эта жаркая молитва пропала втуне.

От болтанки на веревке и долгого пребывания в неестественном положении у Дайхиро зашумело в ушах. Его мутило уже вполне по-настоящему, а хуже всего, что он понятия не имел, сколько времени провел без сознания в подвале и что случилось с Мией, поскольку пришел в себя уже в этой комнате. Свет, который просачивался сквозь заклеенные рисовой бумагой окна, наводил на мысль, что уже давно наступил день, а расспросы Такухати — на неприятные предположения, что девочка все же попала под подозрение.

Нет, болтаться тут, как вывешенная для сушки рыба, и ждать сюрпризов от Такухати у Дайхиро не было ни малейшего желания.

— О пресветлая Аматэрасу и духи гор! — взмолился оборотень. — Клянусь, что буду кушать мясо не чаще одного раза в день и любить не больше одной… то есть двух женщин в неделю, только дайте мне унести отсюда свой хвост!

Мия замерла у двери в кабинет, вслушиваясь в голоса. Такухати был внутри. И, кажется, был там не один.

— …даймё не перенесет переезда.

— Знаю. — Голос Такухати звучал глухо. — Я хочу, чтобы ты вытащил хотя бы Хитоми и Нобу. И чем скорее, тем лучше. В столице вот-вот все рванет, а я сижу здесь, как… — Он использовал слова, значения которых Мия не знала.

— Это будет нелегко. — Послышался шелест разворачиваемого бумажного свитка. — Госпожа Хитоми Такухати назначена фрейлиной двоюродной сестры сёгуна.