Это был еще один крупный порт Тагры, к западу от Лессады, в двух днях пути. Маллен поехал без меня и… пропал. Прошла неделя, началась вторая, он не возвращался. Я сходила с ума и упрашивала Кая отправиться туда.

«Что ты от меня хочешь, Джен? — сердился он. — Маллен ищет Медора, а я буду искать Маллена? Потерпи».

Они приехали через две недели. Вдвоем. Как удалось найти в довольно большом городе человека, который явно не разгуливал по улицам, для меня так и осталось тайной. Главное — он оказался с нами. Даже неловко было вспоминать, что когда-то, при первых встречах, Медор заинтересовал меня совсем иначе, по-мужски. Теперь я относилась к нему именно как к отцу. И он действительно чем-то напоминал моего настоящего отца.

Одной тревогой стало меньше, но это не избавило ни от тоски по Тэрвину, ни от беспокойства за Хеллая. День шел за днем, месяц за месяцем, и я поняла, что впадаю в какую-то сонную апатию. Человек не может долго жить в напряжении, будь то опасность, тревога или ожидание.

«У тебя депрессия, Джен», — сказал Кай, когда я сидела на берегу реки, глядя на яростно пламенеющий закат.

Осень выдалась ранняя и холодная, и я куталась в зимний плащ, подбитый мехом. В тот день мне исполнилось семнадцать. Ровно четыре года с момента моего переселения в этот мир. День рождения здесь не считался праздником, торжественно отмечали лишь совершеннолетие. Ни поздравлений, ни подарков, ни торта со свечками. В предыдущие годы я воспринимала это спокойно, но тут вдруг стало невыносимо тоскливо. Беспросветно.

«Не буду говорить, чего мне хочется, — мрачно ответила я, глядя на черную воду, по которой медленно плыли бурые листья. В голове крутились цветаевские строчки про Офелию: «На дне она, где ил и водоросли». — Ты и так знаешь».

«Знаю. Но надеюсь, это не всерьез».

«Еще бы! Ведь тогда тебе все-таки придется искать другую кормушку. Но я и правда иногда думаю: какой смысл для меня в этой новой жизни?»

«Во всем есть смысл. И все можно изменить, пока человек жив».

«Оптимист», — горько усмехнулась я.

Моя надежда и вера в лучшее будущее таяли, как снег на солнце. Письма Тэрвина этому только способствовали. Гирмас и его темная свора превратили Марну в зону строгого режима, где каждый шаг, каждое слово контролировались церковью. Разумеется, во благо народа, о чем твердилось постоянно, изо дня в день. И все меньше оставалось тех, кто в этом сомневался.

«Зачастую на меня накатывает отчаяние, Джен, — писал Тэрвин. — Как объяснить людям, что их обманывают? Что церковь прибрала к рукам всю страну? Все началось с охоты на ведьм, а кончилось захватом власти. Любого могут бросить в тюрьму или казнить за малейшее проявление инакомыслия. И я вынужден участвовать в этом — как правитель, не имеющий, однако, никакой реальной власти. Да, я отказывался утверждать чудовищные законы, которые издавал совет, но нашелся способ обойтись без меня. Законы теперь не нужны. Достаточно распоряжений церковной власти, имеющих не меньшую силу. И если раньше я надеялся изменить что-то, став совершеннолетним, то теперь понимаю: это вряд ли удастся. Если, конечно, не произойдет что-то из ряда вон выходящее, то, что заставит народ задуматься».

Восемнадцать Тэрвину исполнилось в начале лета, и он оказался прав: ничего не изменилось. Регент Моарт сложил свои полномочия, уступив ему трон, но фактическая власть по-прежнему осталась за советом, который полностью контролировался церковью. Более того, в одном из писем смутным намеком проскользнуло, что совет требует расторжения его помолвки со мной и скорейшей женитьбы.

Наверно, это добило меня окончательно. Я знала, что по закону отменить помолвку может только сам жених, если ему уже исполнилось восемнадцать. Что бы ни случилось, мы оставались связанными, и это помогало мне держаться. Но после письма Тэрвина я со всей ясностью осознала то, о чем старалась не думать. То, что его вынудят это сделать. Рано или поздно. Хотя бы уже потому, что Хеллай оставался заложником Гирмаса. Он по-прежнему спал в башне — и его жизнь была во власти темных сил.

Тогда, в день своего семнадцатилетия, я поняла, что придется смириться. Мне никогда больше не вернуться в Марну и не увидеть Тэрвина. Дочь главного советника, невеста наследника? Нет, дочь небогатого землевладельца из Тагры. Денег Медора, привезенных из Марны, оказалось достаточно, чтобы купить надел земли, который он сдавал в аренду зажиточным крестьянам. Дохода хватало лишь на самую скромную жизнь, но мы, по крайней мере, могли не беспокоиться, будем ли завтра обедать.

Мои способности? Кроме дара исцелять людей и животных, больше ничего так и не проявилось. Видимо, каждой ведьме давалось что-то одно. Но и этим я не рисковала пользоваться открыто. Разве что снимала головные боли Медора и помогла Изе, когда та чуть не умерла, рожая первенца.

В конце осени я получила последнее письмо от Тэрвина. Если в Марне что-то и менялось, то только от плохого к худшему. Однако тональность этого письма показалась мне немного иной. И эта туманная приписка в конце: «несмотря ни на что, в стране еще есть разумные люди, и это вселяет надежду»…

«О чем он?» — с недоумением спросила я Кая, но тот не ответил.

С ним вообще происходило что-то странное. Как будто постоянно пребывал в глубокой задумчивости и не сразу понимал, что я к нему обращаюсь. Стал рассеянным и неохотно вступал в разговоры, а на мои расспросы коротко отвечал: все в порядке.

Я надеялась, что следующее письмо прояснит ситуацию, но корабль Лантера затонул, и на этом наша с Тэрвином переписка закончилась. А еще через месяц Кай разбудил меня ночью.

«Дженна, послушай… Мне тяжело об этом говорить, но я вынужден уйти».

«Как? Куда?» — я ничего не понимала.

«Мое время пришло. Я должен воплотиться».

«Ты же говорил, что пробудешь со мной десять лет, а еще даже пяти не прошло!»

«В этом мире почему-то все идет иначе. Быстрее. Я готов и больше не могу оставаться с тобой. Очень жаль, но… гусеница должна стать бабочкой, ребенок должен родиться. Кстати, когда мое воплощение закончится, часть энергии станет новой сущностью и отправится по мирам искать себе компаньона. Можно сказать, наш с тобой ребенок. Маленький сгусток, измененная мною сила твоих чувств».

«Ты станешь драконом? Будешь жить двадцать тысяч лет?» — я вытирала слезы, но они снова и снова катились по щекам.

«Да, Джен. Прости, мне пора. Я больше не смогу следить за тобой, так что береги себя. Прощай».

И я снова остро почувствовала его отсутствие. Как будто дыра внутри, которая постепенно затягивалась. А когда затянулась, окончательно стало ясно: о месяцах, проведенных в Марне, стоит забыть — как и о моем родном мире.

Последние полгода я провела в каком-то странном оцепенении. Жизнь шла где-то рядом, а я словно смотрела на нее из стеклянного ящика. Ничего не ждала, ни на что не надеялась. Но сегодня с утра вдруг стало не по себе. Духота и напряжение подступающей грозы принесли с собой смутное предчувствие: что-то должно произойти.