— Виола, — после паузы негромко окликает меня Ромион.

— Что?

И, только наткнувшись на его взгляд, понимаю, что только что слегка… сглупила. Или не слегка. Или даже очень сильно сглупила.

— Интересно. — Ромион плевать хотел на взгляды, которые бросают на нас со всех сторон. Особенно девочки. А уж как посмотрел на нас мастер Хэвишем, когда зашел в класс… Конечно, принц, кажется, впервые (днем) уделяет внимание исключительно мне. — Это у вас семейная традиция? Называться одним именем? Или… нет?

— Да. Семейная, — как можно более уверенно начинаю я. — На самом деле… м-м-м… все началось с нашей… матери, ну, которая фея. Она очень любит цветы… И фиалки. И вообще ее на самом деле тоже зовут Виолой…

Ромион вздергивает левую бровь.

— Отлично. Розалинда… Виола? А теперь можно правду?

Правду? Черт с тобой.

Я вдыхаю поглубже.

— А на самом деле я просто очень завидую моей сестре Виоле. Ты же с ней знаком, да? Ну вот, правда она прекрасна? Во всех отношениях. Хочу быть такой же…

Ромион со скептичным лицом слушает, как именно я завидую своей сестре Виоле и как верю, что, если назовусь одним с ней именем, все ее лучшие качества перейдут ко мне. Слушает, а когда я выдыхаю, замечает:

— По-моему, у вас много общего.

— Правда? — с придыханием отзываюсь я. С восторженным придыханием.

— Правда. Даже слишком много общего.

Тут мастер Хэвишем наконец-то начинает урок и избавляет меня от необходимости продолжать этот странный разговор.

Ха, и я думала, что на этом все закончится? Как же. Ромион все оставшееся время не отходит от меня ни на шаг. Будто решил вспомнить о супружеском долге. То есть жениховском. Короче, об ухаживании. У него неплохо получается, хоть и как-то механически, делано. Но получается: вместо Габриэля он несет мне сумку, и он ухаживает за мной за обедом. И да, мы сидим за столиком одни. Как это мило: принц без свиты влюбленных в него девиц. Мне завтра ждать вылитого на голову сока от обиженных поклонниц или Ромион их лучше воспитал?

— Интересный браслет, — замечает Ромион, когда я, стараясь тоже не замечать удивленных и откровенно неодобрительных взглядов, пытаюсь накалывать листья салата на вилку изящно. — Дамиан работал?

— Да.

— Твоей сестре он сделал такой же?

— Что?

— Просто я видел его вчера на ней. Интересно… Дамиан сделал два абсолютно одинаковых браслета?

— Ну… Да.

— Розалинда, — улыбается Ромион, — это невозможно. Это же ручная работа.

— А у Дамиана получилось! — с горячностью откликаюсь я, но Ромион только улыбается.

В конце дня директриса объявляет, что послезавтра состоится турнир. Рыцарский. В общем, все мальчики участвуют. Они ведь уже эти… рыцари. Поголовно. С детства.

Меня это абсолютно не касается, и когда девочки принимаются после занятий переглядываться и шептаться, кто из мальчиков выберет их дамой сердца и кому подарить кружевную ленту, я поворачиваюсь к Ромиону и в упор интересуюсь:

— Радость моя, ты же не ждешь от меня ленты?

— Нет, любовь моя, — улыбается принц. — Конечно, не жду.

— Ну и молодец, — бурчу я, немного обескураженная. Ну почему его так сложно подкалывать? Он даже на ослиные уши умудрился не обидеться… Точнее, обиделся не так, как я предполагала. Он вообще живой?

Живой — но, кажется, только ночью. Удивительно…

Чтобы окончательно добить, Ромион провожает меня из школы домой. Как образцовый поклонник. И неважно, что мы сидим в карете друг напротив друга и смотрим в разные стороны. И неважно, что молчим, и тишину можно назвать и безрадостной, и угрюмой одновременно. Зато Ромион улыбается чему-то своему. И у меня от его улыбки плохое предчувствие.

Оно оправдывается, стоит нам подъехать к дому. Ромион выходит из кареты первым, подает руку мне, но уезжать после этого не собирается.

— Ну и? — Я окидываю его взглядом, чтобы намек стал еще толще: «Давай, дорогой, тебе пора».

— Могу я увидеть твою сестру, Розалинда?

Да… Все к этому и шло, весь день.

— Нет. — Я бросаю взгляд на бесстрастного Габриэля за моей спиной.

Ромион улыбается.

— Почему?

— Она… м-м-м… уехала.

— Правда? И куда же?

— В театр. — Если врать, то правдиво!

— Розалинда, все театры открываются после заката, — продолжает улыбаться Ромион. — Хочешь знать, что я думаю? Ты меня обманываешь.

— Да?

— Да. Тебя заколдовали не недавно, как ты утверждаешь, а с детства. Ты двоедушник?

— Кто?

— Две души в одном теле, Розалинда. Даже ты должна знать. Две личности. Плюс смена внешности. Сильное проклятие, должно быть? Правильно?

Я мгновение смотрю на него, потом тихо смеюсь.

— Нет, Ромион. Уверяю тебя, в моем теле душа ровно одна. Моя. Тем более не странно ли, что вся Кремания считает меня красавицей? Обо мне же баллады поют, не слышал?

— Слышал, — вздыхает Ромион. — Это и не сходится. Твоя версия?

— Моя сестра. В театре, — с нажимом говорю я. — Включи свои амулеты, магию, что хочешь. Я говорю правду.

Ромион какое-то время еще с сомнением смотрит на меня. Потом кивает.

— Тогда передай ей, пожалуйста, что я жду ее сегодня вечером у озера, — и поворачивается к карете.

— Да-а-а? — тяну я. — Во-первых, не у озера, а заедешь за ней сюда. Или моя сестра потеряется где-нибудь по дороге во дворец. Или ее кто-нибудь перехватит. Кто-нибудь красивый и интересный. Так вот, приедешь и куда-нибудь отвезешь, потому что у озера вы уже были, она мне рассказала. И ей там уже скучно.

Ромион оборачивается, окидывает меня изумленным взглядом. Но говорит лишь:

— А во-вторых?

— А во-вторых, не забудь, что твоя невеста — я.

— Увы, — откликается Ромион. И захлопывает за собой дверцу кареты.

— Вот хам, — выдыхаю я, обращаясь к Габриэлю. — Нет, ты видел? Не поеду я с ним никуда! Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра!

Габриэль только усмехается. Кажется, он меня тоже хорошо изучил и знает, что вечером я разыграю тут представление в стиле королевы и ее любовника-герцога из «Трех мушкетеров»: «Я не сказала „да“, милорд. — Вы не сказали „нет“!»

Ничего такого, впрочем, я не разыгрываю. К вечеру меня начинает донимать совесть: слишком много лжи, я виновата, хамила Ромиону весь день, на Дамиане сорвалась, веду себя плохо, ай-ай-ай, плохая лягушка!

К тому же Ромион действительно вечером приезжает. Еще до заката. Натыкается на меня, интересуется, не вернулась ли сестра. Я сбегаю под благовидным предлогом: «Вернулась! Надо ей помочь! Э-э-э, одеться!»