обдумывание этой инициативы. Профсоюз согласился. Начался затяжной период переговоров. Позиция промышленников заключалась в том, что они не имели возможности рассчитывать уровень заработной платы исходя из прожиточного минимума или зарплат в других отраслях. Они ссылались на текущее состояние металлургической промышленности и финансовый кризис. Профсоюз не верил и требовал убедительных доказательств. Тем временем действительное повышение цен на хлеб и другие товары первой необходимости, а также неспособность Нитти адекватно реагировать на волнения рабочих, повлекли за собой смену правительства. Король Виктор Эммануил III призвал возглавить кабинет Джиованни Джолитти, романтического героя буржуазии и ближайшего друга Аньелли, можно сказать, его ментора. Инженер Бордига считал этого человека самым опасным врагом пролетарской революции из стана итальянской буржуазии, хотя бы в силу того, что тот был гораздо опытнее и проницательнее не только Нитти и короля, но и промышленников из Конфиндустрии, добивавшихся кровавой расправы над участниками движения захватов фабрик. Джолитти, точно так же, как и Бордига, прекрасно сознавал, насколько беззубыми являются идеи о фабричных советах и рабочем контроле, как ничтожно мала их угроза как правящему классу, так и частной собственности. Поэтому, когда Аньелли примчался в Рим уже на третий день после назначения нового премьера, чтобы излить на него поток сетований и жалоб на собственную рабочую силу, Джолитти миролюбиво, но с лукавой улыбкой ответил ему: «Так что же, друг мой, прикажешь и впрямь палить из пушек по твоему заводу?» Аньелли смешался. Джолитти посоветовал ему взять отпуск и переждать знойный июль на каком-нибудь из морских курортов, входивших тогда в моду, пообещав уладить все мирным путем. В самом деле, вскоре стволы гаубиц, нацеленных полицейским режимом Нитти на бастионы рабочего класса, были зачехлены и расчеты вернулись по казармам. Самоуправление, вскоре налаженное советами в захваченных цехах, ничуть не тревожило Джолитти, остававшегося глухим к кровожадным призывам крупных промышленников, когда захват фабрик рабочими советами продолжился.

* * *

Антонио Грамши тогда испытывал чувства, близкие к полной и самозабвенной эйфории. В вышедшем в эти дни очередном номере «Нового порядка» он мечтательно писал о достижениях туринской группы ИСП буквально такими словами: «Рождение фабричных рабочих советов знаменует собой грандиозное историческое событие, подлинное начало новой эры в истории человеческого рода». Далее он увлеченно описывал промышленный рай будущего: «Как сегодня в совете крупного машиностроительного цеха работники одной профессии объединяются с рабочими всех других профессий, так и на мировом уровне английский уголь и русская нефть, зерно из Сибири и сера из Сицилии, рис из Верчелли и древесина из Штирии <…> сольются в единый живой организм под управлением международной администрации, которая будет заведовать всеми богатствами земного шара от имени всего человечества. В этом смысле рабочий совет является первой клеточкой исторической эволюции, чьей кульминацией станет Коммунистический Интернационал, который будет представлять собой уже не политическую организацию революционного пролетариата, но орган полной реорганизации глобальной экономики, а следовательно, и всего бытия человечества». Кстати, в самом Коминтерне довольно внимательно следили за полемикой в рядах итальянских социалистов и уже определились с симпатиями и односторонней поддержкой – ставка большевиков была сделана именно на туринскую фракцию. Тем не менее Ленину в тот раз понравилась не только восторженная статья Грамши. Его немало заинтересовали и опубликованные в ответ на нее отрезвляющие тезисы неаполитанской фракции, где говорилось, в частности, что без установления диктатуры пролетариата рабочие советы представляют собой, ни много ни мало, прямую и серьезную угрозу для революции, служа примирению между классами и интеграции пролетариата в систему капитализма. В этих тезисах содержалась едкая начинка из самого непримиримого антидемократизма, звучавшего с марксистской точки зрения чуть ли не принципиальнее самого Ленина периода «Государства и революции», где тот выдвинул формулу демократического централизма. Кроме того, Ленин считал участие партии революционного пролетариата в дебатах и борьбе на парламентской трибуне обязательным. Он, конечно, сходился с Бордигой в том, что парламент является реакционным учреждением, но в то же время считал большинство рабочего класса слишком темным, неразвитым и забитым для более радикальной политики. От парламентаризма отказываться было нельзя именно из-за демократических иллюзий несознательных масс. С другой стороны, он полностью поддерживал Бордигу во внутрипартийной борьбе с реформистами, возглавляемыми Турати. Узнав, что Бордига не был включен ИСП в список участников второго конгресса Коминтерна, Ленин попросил Хеллера-Кьярини, неофициального представителя большевистской Москвы в Италии, лично заняться организацией визита непримиримого неаполитанца в Россию. Инженер Бордига не попал в спецпоезд, в котором добирались до России лидеры ИСП, Серрати и Бомбаччи, и руководитель профсоюза ВКТ Д'Арагона со своими приближенными. Его путь был долгим и кружным – через Германию, Скандинавию и Эстонию до революционного Петрограда, красивого города, чем-то неуловимо напомнившего делегатам родную Италию. Необыкновенное впечатление производил, конечно, сам Ленин. Несмотря на восторги мировой толпы, лидер большевиков работал не покладая рук, умел уважительно и аргументированно спорить, много шутил. Он прекрасно владел международной ситуацией и в своем докладе приводил убедительные свидетельства в пользу собственной теории империализма. Малочисленная плутократическая элита уже действительно обладала неограниченной властью над большей частью мировых ресурсов, в основном при помощи финансового капитала, и борьба с ней требовала аналитической ясности революционного авангарда и сплоченных усилий всего международного класса трудящихся. Доклад Ленина о положении в мире вызвал единодушную реакцию среди делегатов, все присутствующие ощущали боевой настрой и решимость по возвращении немедленно приступить к делу формирования в своих странах коммунистических партий, призванных расшатать правящий режим мировой буржуазии. После этого доклада состоялся переезд в Москву, где исполком во главе с Зиновьевым поручил Бордиге выступить содокладчиком Бухарина по теме парламентаризма. В позолоченном, византийском Георгиевском зале московского Кремля эти выступавшие друг за другом агитаторы представляли собой словно бы две стороны одного рубля – орел и решку, тезис и антитезис. Бухарин, чье выступление веско поддержали Троцкий, Зиновьев, а в итоге и сам Ленин, в очередной раз призвал передовых коммунистов не отказываться от достижений демократии, использовать свободу слова и печати в своих целях, просвещать инертные массы с трибун парламента, если представится такая возможность, участвовать в избирательных кампаниях, чтобы наглядно раскрывать их обман. Он, как всегда, приводил в пример действия большевиков в Государственной думе и выступления Либкнехта в Рейхстаге. Амадео Бордига в ответной речи, конечно же, возражал и делал это очень красноречиво.

Он начал со своего основополагающего постулата: никакого политического равенства в отсутствие равенства экономического нет и быть не может, это фикция, это целенаправленное одурачивание масс. Демократия – не что иное, как организованное насилие существующей власти, способное на индивидуальные преследования и массовое кровопролитие в любой данный момент. Поэтому главный общественный