Всеволод с детских лет знал, что в таких местах обитают лешие и кикиморы, не терпящие присутствия людей, поэтому он погонял скакуна, стремясь поскорее миновать глухой бурелом. Порой взору Всеволода открывались брусничные поляны, красные от ягод. Тут и там громоздились одно на другое древние замшелые стволы поваленных ураганом сосен и елей.

Переезжая через мелководный лесной ручей, Всеволод увидел оленя, вышедшего из зарослей на водопой. Рыжий, длинноногий, с гибкой шеей – лесной красавец! Легкие ноги его ступают бесшумно. Голова словно плывет над тонким туловищем. Рога его еще не очистились от пушка.

Учуяв человека, олень замер, навострив серые уши. Его огромные лиловые глаза впились в наездника, промелькнувшего за деревьями, будто тень.

К вечеру по лесу потянуло холодком. Листья берез и осин тревожно зашумели на ветру. Красное закатное солнце полыхало между вековыми деревьями и слепило глаза Всеволоду. Небеса заволокло дымчатыми тучами.

Скользившая среди елей дорога вывела Всеволода к низкой луговине, на которой стояли наметанные стога из душистого сена. А чуть дальше за пригорком виднелись крыши крестьянских изб, укрытые пожухлой соломой. Дабы солому не раздувало ветром, на нее были уложены длинные жерди, сцепленные попарно.

Увидев пастуха, гнавшего к деревне стадо пестрых коров, Всеволод спросил у него, что это за село.

– А тобе куды надо, человече? – спросил пастух, небрежно сплюнув через передний выбитый зуб.

Пастушок был молод, темен от загара, в полосатых потрепанных портах и длинной полинялой рубахе явно с чужого плеча. Тем не менее, он глядел на Всеволода без почтения и робости, хотя и видел, что перед ним знатный муж.

– В Конюховку я еду, дружок, – ответил Всеволод с дружелюбной улыбкой.

– Что ж, боярин, – с важностью в голосе промолвил пастух, – приехал ты, куды хотел. Это и есть Конюховка.

Юнец указал кнутом в сторону деревни.

Бачило Сыч повстречался Всеволоду на деревенской улице. Мигом сообразив, кто перед ним, ратайный староста отвесил Всеволоду низкий поклон и рассыпался в извинениях за то, что встречает столь высокого гостя не в новой белой рубахе, а в дырявом холщовом зипуне. Впрочем, по насмешливому тону старосты можно было понять, что ломать шапку перед княжескими слугами он не привык.

– Стало быть, ты и есть тиун-милостивец, о котором добрая молва идет, – промолвил Бачило, оглядев Всеволода с головы до ног. – Взяток не берешь, угрозами не разбрасываешься, повсюду ездишь один без охраны. Это хорошо, что ты к нам пожаловал.

– Князь Владимир понимает, что вирник Фатьян явно перегнул палку, – сказал Всеволод, вглядываясь в загорелые бородатые лица обступивших его смердов. – Мне велено во всем разобраться миром. Показания Фатьяна мне известны. Я приехал сюда, чтобы выслушать здешний сельский сход.

Мужики загалдели все разом, напирая на Всеволода со всех сторон. Над головами замелькали мозолистые кулаки, злые выкрики сливались с отборной бранью. Кто-то толкнул Всеволода в плечо, кто-то пихнул его сзади между лопаток. «Надрываемся тут денно и нощно на тяжкой работе, а с нас три шкуры дерут! – хрипло выкрикнул долговязый мужик с изможденным лицом. – Монастырю десятину дай, князю налог заплати, мытарю долг отдай. Как будто у нас в деревне по три урожая каждую осень родится!»

Толпа селян одобрительно зашумела.

Ко Всеволоду протолкался низкорослый мужичок с куцей бороденкой и вздернутым красным носом, в островерхой шапке набекрень.

– Ответь мне, мил-человек, откель взять зерно и овес, коль у нас третий год подряд недород. Ну, откель? – Красноносый мужичок слегка встряхнул Всеволода за рукав, глядя ему прямо в глаза. – Как растолковать княжеским вирникам и подъездным, что у нас здесь не земля, а горе гореванное! Жито на корню сохнет, ячмень чахнет, рожь колосится плохо.

– Верно, Марей! – поддержали мужичка из толпы. – Выскажи тиуну все прямо в очи! Про Фатьяновы темные делишки не забудь упомянуть!

Однако тут вмешался ратайный староста. Растолкав односельчан, Бачило встал рядом со Всеволодом. Вид у него был грозный.

– Эй, горлопаны, потише! – рявкнул Бачило. – В ушах звенит от ваших воплей. Чего вы накинулись на человека, как комары болотные! Нешто он поймет, что к чему и кто виноват при таком гаме.

Авторитет Бачилы Сыча был так велик, что мужики притихли, расступившись в стороны.

– Ступайте по домам, православные, – сказал Бачило. – Время уже позднее. Я сам обскажу тиуну все наши заботы и обиды. На постой тиун встанет в моей избе, так что беседовать мы с ним будем до глубокой ночи.

Бачило Сычу было около пятидесяти лет. У него были светлые, как лен, волосы и темные глаза, в которых сквозило глубокомыслие умудренного жизнью человека. Длинная борода Бачилы была расчесана надвое. Бачило постоянно щурил левый глаз, словно всякий раз прицеливался в собеседника перед тем, как задать ему каверзный вопрос или кольнуть его беззлобной насмешкой.

Ведя Всеволода через деревню к своему дому, Бачило не умолкал ни на минуту.

– Деревенька у нас славная, тиун-батюшка, – молвил Бачило, поглядывая на Всеволода с неким язвительным лукавством в глазах. – Смерды тут живут всякие разные. Есть и безлошадные, и убогие, и беспортошные, и хворые, и сирые… Все, как один, в недоимках запутались, как мухи в паутине. Однако никто здесь не унывает. Как говорится, наш Егорий весел от горя.

– Вижу, приятель, – усмехнулся Всеволод, – ты за словом в карман не полезешь.

У Бачило не было ни жены, ни детей, а посему внутренняя обстановка его жилища не блистала уютом.

Прежде чем сесть за стол с Бачило, Всеволод поставил коня в стойло, сняв с него седло и сбрую. Заботливо обтерев ветошью потную спину жеребца, Всеволод набросал в ясли высушенного клевера, потом зачерпнул из бочки ведро дождевой воды.

Дабы приготовить ужин, Бачило развел огонь в печи. Его освещенное печным пламенем лицо обрело багрово-красный оттенок. Налив в деревянные тарелки мясного бульона, Бачило принялся нарезать большими ломтями ржаной каравай.

– Угощайся, господине. – Бачило кивнул Всеволоду на суп. – Чем богаты, тем и рады.

Покуда проголодавшийся Всеволод уплетал за обе щеки горячую похлебку с хлебом, Бачило тем временем изложил ему суть возникшей ссоры между вирником Фатьяном и местными мужиками. Оказывается, Фатьян предъявил здешним селянам завышенные проценты по долгам. Полагая, что крестьяне неграмотны и читать не умеют, Фатьян своей рукой сделал приписки в предъявленных им счетах.

Однако недобрый умысел Фатьяна провалился. Бачило был грамотеем, выучившись в монастыре читать по-русски и по-гречески. У него имелись свои счета по долгам, которые он добросовестно вел из года в год. Бачило прекрасно знал, какие долги висят на каждом из его односельчан, кто из них в состоянии погасить прошлогодние недоимки, а кому это не под силу.