– Не пойму я тебя, сестрица, зачем ты на Русь подалась? – донимала Пелагея Агафью. – Муж твой был в чести у хана Тохтамыша, у вас в Сарае имелся дом и неплохой достаток. По вашей одежке видать, что вы явно не бедствовали, живя в Орде. У тебя даже служанка имеется, как у знатной госпожи. Хоть ты и называешь Ильгизу своей подругой, но я же вижу, как она ухаживает за тобой. А может, Всеволод женился на вас обеих, ведь многоженство в обычае у татар. Может, вы оба бохмитскую веру приняли, а?

– Ни я, ни Всеволод от христианской веры не отрекались, – сказала Агафья, сурово сдвинув брови. Она показала сестре свой нательный крестик. – Зачем ты говоришь мне все это? Разве достаток на чужбине может заменить отчий край?

– Глупая, ты даже свое бабье счастье нашла не на Руси, а в Сарае, – огрызнулась Пелагея. – Вон какого красавца отхватила себе в мужья! А ведаешь ли, что ожидает тебя в отчем-то краю? Тут под каждым кустом беда, за каждым углом несчастье… – Пелагея досадливо махнула рукой, мрачно добавив: – Ничего, милая, поживешь здесь и поймешь со временем, каково оно – житье-бытье на Руси.

Село Карачарово было знаменито тем, что здесь некогда родился и жил до зрелых лет славный богатырь Илья Муромец. По преданию, Илья-богатырь не мог ходить до тридцати трех лет. От этого недуга его исцелили какие-то странствующие монахи. Избавившись от паралича ног, Илья Муромец отправился в Киев и вступил в дружину воинственного князя Владимира Мономаха.

Двадцать лет Илья Муромец ходил в походы в составе киевской рати, совершив немало подвигов. В ту пору главными врагами Руси были половцы, занимавшие степные пространства от Днепра до Дона. При Владимире Мономахе Русь отгородилась от Степи высокими рукотворными валами, протянувшимися на многие версты на южных окраинах русских земель. Вдоль этих пограничных валов были разбросаны небольшие укрепленные городки, где постоянно находились дружины конных и пеших ратников. Это была порубежная стража, обязанная днем и ночью, в любую погоду нести дозор, дабы вовремя упредить киевского князя об очередном набеге степняков.

Одну из таких порубежных дружин возглавлял Илья Муромец, ставший воеводой.

Смерть настигла Илью Муромца в битве с половцами. Прах его был с почестями погребен в Киево-Печерском монастыре.

Ныне в Карачарове от дома Ильи Муромца не осталось и следа. Хотя любой местный житель мог указать на пустырь близ сельской околицы, где когда-то стояла изба родителей Ильи-богатыря. Теперь никто из смердов не стремился занимать это место, поскольку к пустоши подступило болото.

Село Карачарово изначально было княжеским владением, поэтому никто не мог поселиться здесь без ведома княжеского огнищанина, на котором лежала обязанность блюсти хозяйственные интересы муромского князя. При посредничестве Федула Всеволод встретился с огнищанином, которого звали Сильвестром. Обычно любому переселенцу, будь то смерд или ремесленник, из княжеской казны выдавалась денежная ссуда под небольшие проценты для обустройства на новом месте. Поскольку Всеволод отказался от ссуды, имея достаточно средств для строительства дома, Сильвестр был весьма рад этому.

В доверительной беседе Сильвестр поведал Всеволоду, что денег в княжеской казне все равно нет, что ежегодные подати с крестьян и горожан не покрывают всех княжеских расходов.

– Смерды повсеместно бегут с Муромской земли ко князю московскому, в суздальское Ополье и в заволжские леса, ибо в тех краях жизнь спокойнее, – сетовал Сильвестр в разговоре со Всеволодом. – Поэтому мне удивительно, друже, что ты с женой своей вознамерились обрести пристанище именно в нашем княжестве.

– Супруга моя родом из этих мест, она-то и убедила меня обосноваться здесь, – сказал Всеволод. – Сам-то я родился и вырос в Рязани.

Узнав от Всеволода, что он и его жена долгое время пребывали в неволе у татар, откуда им удалось благополучно вырваться, Сильвестр проникся к своему собеседнику еще большей симпатией.

– Раз уж ты боярских кровей, молодец, я берусь замолвить за тебя слово перед своим князем. – Сильвестр по-приятельски подмигнул Всеволоду. – Авось Владимир Данилович возьмет тебя в свою дружину. Ему хваткие удальцы надобны. Недругов у Владимира Даниловича хватает. С рязанским князем он давно не в ладу и с мещерскими князьями в раздоре, поскольку те приютили у себя его двоюродных дядьев, кои не единожды пытались сбросить Владимира Даниловича с муромского стола. – Сильвестр тяжело вздохнул, пригладив свою окладистую бороду. – Слава богу, московский князь оказывает поддержку Владимиру Даниловичу, а иначе не выстоять бы ему против Олега Рязанского и против двоюродных дядьев-злыдней.

Муромский князь Владимир Данилович имел прозвище Красный, поскольку он был красив лицом и статен телом. Муромские Ольговичи всегда зависели от Ольговичей рязанских. Князь Даниил Васильевич, отец Владимира Красного, стал искать сближения с Москвой, видя, как стремительно укрепляется на Руси влияние московского княжеского дома. Это не понравилось двоюродным братьям Даниила Васильевича, которые предпочитали поддерживать союз с Рязанью. В распре с двоюродными братьями из-за муромского стола Даниил Васильевич был убит.

Смерть отца вынудила спасаться бегством и Владимира Красного, нашедшего пристанище в Суздале у тестя московского князя. Опираясь на Суздаль и Москву, Владимир Красный силой отнял муромский стол у своих двоюродных дядей. Союз с Муромом был весьма важен для Дмитрия Донского как противовес Рязани, враждебной Московскому княжеству. Если рязанский князь поддержал Мамая накануне Куликовской битвы, то Владимир Красный отправил свои полки в общерусское войско по первому зову московского князя.

Град Муром был невелик и беден даже по сравнению с Рязанью, недавно разоренной татарами в очередной раз. На фоне этой бедности новый дубовый терем Владимира Красного смотрелся вычурно и даже вызывающе.

Муромский князь пожелал взглянуть на «русича из Орды», пригласив Всеволода к себе домой. В этом Всеволоду поспособствовал огнищанин Сильвестр, прибывший вместе с ним в княжеские хоромы.

Владимиру Красному было сорок пять лет. У него были большие синие глаза, крупный прямой нос, властный подбородок. Улыбался он широко и приветливо. В его голосе слышался бархатистый басок, какой бывает зачастую у натур веселых и легких на подъем. Кафтан на князе, сшитый из византийской бебряни, иноземного покроя, сапоги из желтого персидского сафьяна, золотое ожерелье на груди у него было явно изготовлено восточным мастером.

Владимир Красный беседовал со Всеволодом в светлице, выходившей окнами на теремной двор, обнесенный высоким частоколом. Князь только что вышел из трапезной, где он завтракал со своей семьей, поэтому пребывал в благостном настроении. Развалившись в кресле с подлокотниками, Владимир Красный расспросил Всеволода о том, как он угодил в неволю к ордынцам и каким образом сумел улизнуть из Орды, поинтересовался также и его рязанской родней. Узнав, что старший брат Всеволода переселился из Рязани в Москву, Владимир Красный заулыбался и повеселел.

– Олег Рязанский привык перед татарами спину гнуть, но многим рязанским боярам уже надоело пресмыкаться перед нехристями, вот они и уходят из Рязани к московскому князю, – сказал Владимир Красный с довольной ухмылкой на сочных пунцовых устах. – И ты, молодец, верно поступил, подавшись из Орды не в Рязань, а в Муром. Я с Дмитрием Донским заодно во всех делах, кои во благо Руси. Муромские ратники вкупе с московским воинством ходили в поход против Мамая. Видишь на мне бармы золотые, дружище. – Князь горделиво ткнул пальцем в ожерелье у себя на груди. – Сия добыча в Мамаевом шатре была взята! Мамайка бежал с Куликова поля без оглядки, бросив свои сокровища и слуг своих. Удрал, как затравленный волк! – Владимир Красный громко рассмеялся, сверкнув белыми ровными зубами.