От Сильвестра же Всеволод узнал, что в позапрошлом году кто-то из местных смердов зарезал княжеского подъездного. Убийцу так и не нашли. В прошлом году крестьяне из села Конюхово зарубили топором княжеского тиуна и ранили вилами двоих дружинников, которые еле ноги унесли.

– Конюховские смерды – давняя заноза для нашего князя, – молвил Сильвестр ворчливым тоном. – Среди них немало язычников, кои во Христа не веруют, а поклоняются идолищам на лесных капищах. Тамошний ратайный староста из бывших монахов. Из монастыря его изгнали за причастность к ереси сатанинской, так этот поп-расстрига в Конюхово обосновался. Зовут его Бачило, по прозвищу Сыч.

– Какую кару понесли конюховские смерды за убийство тиуна? – спросил Всеволод.

– Истинных убийц Владимир Красный, конечно, не поймал, они укрылись в лесной чаще, – ответил Сильвестр. – До сих пор эти злыдни разбойничают на лесных дорогах. Общине крестьянской, то бишь всей деревне Конюховке, пришлось заплатить князю дикую виру. Размер сего штрафа составил сорок монет серебром. Денег у смердов не было, так они откупились от князя мехами и житом.

«Получается, и моей жизни цена – сорок монет», – мрачно подумал Всеволод.

По велению Владимира Красного, артель муромских плотников за десять дней построила Всеволоду добротный дом в селе Карачарове на зависть торгашу Федулу и его супруге. «Почто такая несправедливость творится на белом свете! – втихомолку негодовал Федул. – Я бьюсь как рыба об лед, из долгов не вылезаю, чтоб хотя бы малый достаток иметь. А кто-то в наших краях без году неделя, и уже в тиуны вышел, ко князю в доверие вошел. Почто одному все блага, как из ковша, а другому кукиш с маслом!»

На людях Федул был приветлив со Всеволодом, но за глаза он желал ему всяческих бед. Федула злило то, что Всеволод, поступив на княжескую службу, не замолвил за него слово. Федул охотно пошел бы хоть в тиуны, хоть в подъездные, ибо торговля у него шла из рук вон плохо.

Такие же мысли гуляли и в голове Пелагеи. Однажды, не удержавшись, Пелагея бросила укор Агафье. Мол, не по-родственному поступает Всеволод. Сам пролез в свиту княжескую, а про Федула забыл. «Не иначе, брезгует Всеволод Федулом, – с кривой ухмылкой обронила Пелагея. – Хочет показать, что ему, бояричу, купчишка Федул не ровня».

Агафья передала слова Пелагеи мужу.

– Эх, милая, – вздохнул Всеволод, – кабы это лишь от меня зависело. Недолюбливает Сильвестр Федула, который в прошлом дорогу ему перешел. Я хотел было взять Федула к себе в помощники, но Сильвестр даже думать мне об этом запретил. Против воли огнищанина я пойти не могу.

Агафья пересказала Пелагее свою беседу со Всеволодом, выразив надежду, что в будущем, возможно, Сильвестр изменит свое отношение к Федулу. Выслушав сестру, Пелагея поджала губы и сузила свои красивые глаза, пряча под ресницами недобрые огоньки. Пелагея была уверена, что Агафья лжет ей, желая выгородить мужа. Наверняка Всеволод и не помышлял просить огнищанина за Федула, думала Пелагея, будучи обидчивой и недоверчивой от природы.

Видя, что Всеволод все схватывает на лету, не теряется при разборе жалоб и склок, ко всякому поручению относится добросовестно, Сильвестр стал посылать его в дальние поездки по селам, где всегда хватало различных забот и неурядиц. За смердами был нужен глаз да глаз. Летней порой ушлые мужички выгоняли свой скот на княжеские луга и овсы, рубили лес там, где было запрещено, передвигали или прятали межевые знаки… За потраву лугов и полей, за хозяйничанье в княжеских дубравах спрашивать со смердов приходилось тиунам как княжеским соглядатаям и судьям.

Всеволод взял себе за правило ездить по деревням без дружинников, считая, что его честное имя будет ему самой лучшей защитой. С крестьянами Всеволод разговаривал без надменности, при разборе тяжб взяток с них не требовал. Всеволод никогда не запугивал смердов княжеским гневом, даже если видел их откровенное неповиновение. Он не позволял себе отвечать грубостью на грубость, стремясь в любом случае расположить к себе людей, убедить их в своей правоте. И если Всеволоду приходилось кого-то наказывать штрафом, то пеня эта никогда не бывала большой. Случалось, что Всеволод отдавал князю свои деньги в виде штрафов, дабы не отнимать последнее у тех, кто и без того мыкается в нужде.

Очень скоро молва о добром и справедливом тиуне, недавно поступившем на службу ко князю, облетела все деревни вокруг Мурома. Там, где Всеволод успел побывать, его хвалили на все лады мужики и их жены. Там, куда Всеволод еще не добрался, смерды ожидали его с нетерпением и радостной надеждой. «Не иначе, сам Господь послал нам, горемычным, сего милостивого тиуна» – такие пересуды звучали среди крестьян.

Как-то в середине августа Сильвестр повелел Всеволоду наведаться в село Конюхово, где опять едва не дошло до кровопролития. По озабоченно-угрюмым глазам огнищанина Всеволод понял: дело ему предстоит трудное и опасное.

– Сборщик недоимок Фатьян намедни приезжал в Конюхово и учинил там строжайший спрос с самых отъявленных должников, – пустился в разъяснения Сильвестр, досадливо теребя свою бороду. – Видать, переусердствовал Фатьян, долги выбивая. Смерды поднялись на него скопом с дубинами и топорами, ведомые старостой своим. Изрядно досталось Фатьяну и помощникам его от рассерженных мужиков, кои ограбили их и разоружили. Князь Владимир приказал мне уладить эту свару миром, у него и так забот хватает с беглыми смердами и холопами. – Сильвестр бросил на Всеволода внимательный испытующий взгляд и добавил: – Коль робеешь – скажи. Я сам вместо тебя в Конюхово поеду.

– Я давно хочу увидеть строптивых конюховских смердов и их старосту Бачило Сыча, – сказал Всеволод. – Наконец-то сей случай мне представился. Не привык я от трудностей бегать. Сей же час отправлюсь в Конюховку.

– Опять один поедешь? – нахмурился Сильвестр, завесив свои бледно-голубые глаза лохматыми бровями.

– Не один, а с ангелом-хранителем, – с улыбкой ответил Всеволод, показав огнищанину маленький серебряный образок с ликом Михаила Архангела, висящий у него на шее.

Этот образок подарила Всеволоду Агафья.

– Ну, с богом, удалец! – Сильвестр обнял и перекрестил Всеволода. – Постарайся убедить конюховских смердов вернуть оружие, отнятое ими у княжеских гридней, и рассчитаться хотя бы с прошлогодними недоимками. Да, ествы в дорогу возьми, а то ведь до Конюхово без малого тридцать верст. Ты туда лишь к вечеру доберешься.

… Извилистая лесная дорога была густо усыпана пожелтевшей сосновой хвоей и прошлогодними листьями, приглушавшими топот копыт. Всеволод гнал коня рысью, спеша до вечерних сумерек домчаться до Конюховки. Теплый ветер ласково обдувал ему лицо. В ушах звучал нескончаемый птичий щебет. По обе стороны от дороги стеной стоял лес, дремучий, сухой, пропахший сосновой смолой.

Порой Всеволоду начинало казаться, что деревья не стоят на месте, но начинают перестраиваться и теснить друг друга, как люди на торгу. Мрачный ельник уступил место светлому бору, потом вдруг зашумел листвой густой березняк, затем пошли вперемежку: осины – ясени – ели – дубы… Местами деревья стояли очень тесно с переплетенными ветвями и верхушками. Солнечные лучи не могли пробиться сквозь пышные кроны, поэтому внизу под деревьями было сумрачно и жутковато.