Сейчас Лиза, однако, была совершенно не расположена к шуткам.

— Перестань! — сказала она. — Ты же, конечно, понимаешь, я это – фигурально. Просто… где-то, я так думаю, внутри нас сокрыто… Ах, да мы и сами не ведаем, что… Те, кто играет с нами в эти игры, осведомлены обо всем, я уверена, гораздо лучше нас…

Теперь, с переходом на "ты" было как-то проще не чувствовать себя совсем уж идиотом.

— Но, если они такие осведомленные, — вмешался я, — почему бы им самим не воспользоваться всем этим? Не тратясь на всякие там золотые клетки! По-моему, накладно. А они, как мне кажется, умеют считать.

— Еще и как умеют, уж в этом не сомневайся! — кивнула она. — Только тут, видишь ли, такая незадача… Позволь, расскажу тебе бородатый анекдот. Один умелец вкалывал на каком-то военном заводе, в цехе, где делали всего лишь самовары, ну и по бедности немножко приворовывал детали. Только вот беда: как дома их свинтит – каждый раз, вместо самовара, у него получается…

— Пулемет!

— Да, ты знаешь!.. Вот и у наших общих, так сказать, друзей то же самое: что бы они там не вызнали – а выйдет все равно пулемет… Ну, или там что-нибудь баллистическое, с термоядерной начинкой… Или… уж и не знаю… какие-нибудь там стратегические карты. Просто у них так мозги устроены, уж я их успела немного изучить. Хорошо хотя бы то, что они сами… Даже, пожалуй, не столько они, сколько те, кто на самом верху, худо-бедно способны это уразуметь. Ты же знаешь, наверно, что все находится под контролем администрации Президента. А там, видимо, предпочитают получить все непосредственно, в виде несобранных деталек… Это я, конечно, лишь предполагаю…

— То есть – от нас?

— Ну, в некотором смысле…

Я задумался. Что-то меня не вполне устраивало в ее объяснении. Наконец сказал:

— Но почему вы решили…

— Мы же с тобой договорились…

— Да, да!.. Почему ты решила, что у тех, кто на самом верху, мозги устроены иначе? Их, по-твоему, что, на другом верстаке выстругивали? И у них выйдет что-нибудь другое – во всяком случае, не пулемет?

— Да нет… — покачала она головой, — верстак, пожалуй, был тот же… Я, кстати, уже думала об этом… Просто… Понимаешь, все дело в функциях. Пока ты рвешься к этим самым верхам, где-то подспудно обязательно сидит мыслишка, что начальству видней, что кто-то там, очутившийся повыше, все приладит, подкрутит…

— Соберет самовар.

— Примерно… А ты себе получай ордена и карабкайся выше… Но когда тебя вознесло так высоко, что выше на земле уже не существует ничего и никого, и некому что-либо подправить, а на карту поставлена не больше не меньше как судьба всего мира… тут, каким бы ты самоуверенным ни был, а все же, наверно, призадумаешься: справлюсь ли я? Может, и власти своей не возжелаешь, узнав, какое на тебе бремя. Может, и твоя власть в таком мире, каким он вырисовывается, не больно тебе нужна? Глядишь, и мысль посетит: а надо ли во все это ввязываться? Не лучше ли взять да все и похерить? До лучших времен, а то и навсегда… Взять, к примеру, того же императора Павла. Тоже выструган был на верстаке не Бог весть каком. И, если к нему в руки, действительно, попало то, что я думаю… Надеюсь, тебя тут успели просветить – уже знаешь, наверно, как он этим распорядился?

Я кивнул.

— Не самое, кстати, худшее решение, — сказала Лиза. — Ужаснуться – и отложить все на сотню лет: авось, там, дальше, век спустя, на этом месте окажется кто-нибудь поумней, разберется. Ну а Николай спустя сто лет поступил, как ты знаешь, куда радикальнее.

— Да, сжег в камине…

— Этот ни на чьи плечи не пожелал перелагать, — кивнула она. — Решил – навсегда, чтобы никаких концов!.. Не знаю, чего тут было больше, решительности или недалекости. Неужто в самом деле считал, что такую Тайну ему так же по силам упразднить, как он упразднил ижицу?.. Увы, подобные тайны так бесследно не исчезают, и трудно сказать – к счастью или к сожалению. Понимаешь, о чем я?

— Признаться, не совсем…

— Предположим, усилиями всей этой своры, — она кивнула наверх, в сторону винтовой лестницы, — или кого-нибудь еще Тайна всплывет опять и будет в очередной раз кому-то преподнесена на блюдечке. Не самая большая беда, если заполучивший ее окажется чрезмерно осторожным, как тот же Павел, или даже таким радикально осторожным, как Николай. Знаешь, чего я боюсь больше всего? Что она окажется в распоряжении кого-то слишком самоуверенного, возомнившего без оснований, что, в самом деле, все по плечу. Эдакому горе-удальцу с широким размахом!.. Ну, например… Кому-то же не оставившему имени в истории взбрело в голову строить Вавилонскую башню! Наверно, неспроста – небось, помышлял облагодетельствовать человечество и тоже, небось, Тайной какой-то располагал. Даже не исключаю, что этой самой. Чем все кончилось – дело известное. Лишь на секунду представь себе, что нечто подобное вдруг произойдет снова: на его месте окажется такой же раззудись-плечо! Подумай, что это может для всех означать!..

— Если сегодня, при нынешних возможностях… — пробормотал я.

— Вот именно! — подхватила она. — Слава Богу, понял наконец!

На некоторое время я задумался, потом спросил:

— А они там что, этого не понимают? — и в свою очередь кивнул наверх, имея в виду, разумеется, не только потасовку в кабинете апартаментов, все еще, судя по отдаленному грохоту, видимо, продолжавшуюся там, но и сферы повыше, если таковые существовали.

Лиза вздохнула:

— Не знаю… Пока вряд ли даже задумываются. Идет обычная борьба амбиций: кто кого опередит, кто первым отрапортует, кто все урвет?.. В этой ситуации меня одно только обнадеживает: они все-таки, я думаю, совсем не дураки. Даже Снегатырев, несмотря на свой обманчивый вид. Не говоря уж об Оресте Северьяновиче, в особенности о Готлибе с Гюнтером, а тем более о тех, кто над ними. Я уверена – по крайней мере, понимают вот что: отрапортовать, получить награды – это одно; а вот все довести до конца – совсем иное. Тут никаким, быть может, наградам не возрадуешься. Ордена орденами, а жизнь – то дороже… Хотя – кто их, конечно, знает? У них у всех так своеобразно устроены мозги… Но – вот что я заметила… Как вам кажется – они в самом деле так уж страстно жаждут завладеть этой Тайной?

Вопрос меня несколько удивил.

— Конечно, — сказал я. — По-моему, это единственное, чего они и хотят. Иначе…

— А по-моему, — с жаром перебила меня Лиза, — это как раз то, чего они хотят меньше всего на свете!.. Ты сколько времени уже здесь?

— Почти три месяца…

— Немало!.. И о чем-нибудь тебя за все это время расспрашивали?

— Пожалуй – нет. Больше сами рассказывали…

— Видишь! А меня они уже второй год как держат при себе! И – то же самое! Думаешь, если бы хотели – не вызнали бы ничего? Уж не сомневайся, перед средствами они бы не остановились, я успела их изучить!

— Имеешь в виду пытки? — Я поежился не столько за себя, сколько за нее. Какой хрупкой казалась она в этот миг! Почему-то чувствовал перед ней свою вину – какую-то изначальную, заведомую вину крепкого и сильного человека перед слабым и хрупким.