Мужской, порядком встревоженный (по-моему, принадлежавший Оресту Северьяновичу):

"Ты это точно, Кумова? Не придумала?"

"Больно надо! Что ли, не знаете – у меня слух!.. По-вашему, я – только нужники чистить?.. Вон там, в апартаментах!.. Не слышите? Гундосят же!.."

"О, черт!… — Это – уж не сам ли Снегатырев? — Ты смотри у меня, Любаня…"

"А что, что?!.. Как что – сразу Любаня!.. У них гундосят, а Любаня виноватая!.."

* * *

— …О, и об этом вы знаете… — кивнул Готлиб. — Да, да, именно! Глухонемая… Ну, тут, однако, смотрю, и местечко – никакие секреты долго не держатся!.. Да, так на чем бишь мы остановились?.. — Он уже начинал коситься на дверь, явно тоже что-то учуяв.

— На лейтенанте фон Штраубе, — торопливо подсказал я. — И на деспозинах.

— Да, да, разумеется…

— И кого прячут в семнадцатом номере?

— Минутку терпения: как раз к этому-то мы с вами и приближаемся… — Готлиб замолк, прислушиваясь. — Но – что это там?..

Я не выдержал:

— Так приближайтесь давайте же быстрее, черт бы вас побрал!..

Но было поздно – возбужденные голоса уже громыхали у самой двери, ведущей в апартаменты, только глухой мог не услыхать:

"…Кто допустил?!.. Опять Ухов?!.."

"…Уж не я, наверно! А то – Любаня, Любаня! Чуть что – на Любаню сразу!.."

"…Ну, Ухов! Ну, индюшкин сын!.."

— Merde![41] — тихо выругался Готлиб.

"Кто там? — услышал я голос Лаймы. — Кумова, ты?.. Что случилось?.."

"Отпереть!" – рявкнул Снегатырев.

Замок поспешно щелкнул.

"И четыре дежурства вне очереди! С сегодняшнего же дня!" – уже из прихожей донесся голос Ореста Северьяновича, как никогда грозный.

"…А то все Кумова!.. — подпевал ему обиженный голос Любани. — Одна Кумова за всех!.."

— Начинается… — проговорил Готлиб, загораживая меня узкой спиной.

Драконы бьются на окраине,

Их кровь синя и желта.

Из китайской "Книги Перемен"

…с распаленными лицами, всей ордой вкатываясь в кабинет.

— …Майор Судаков? — с порога накинулся на Готлиба Орест Северьянович. — Отлично! Превосходно! Так и будет доложено по всем инстанциям!.. И по какому, извольте ответить, праву?!..

— …Через мою голову! Втихаря! Аки тать в ночи!.. — благородно сокрушался Снегатырев.

— …Цэ я их перший прочуяв, — басил Афанасий, выглядывая в своей ушанке и халате из – за его широкого плеча и иногда на миг зависая в воздухе. — Товарищ маршал, Хведорук мое хвамилие. У приказе отметить бы…

— …А что – нельзя?.. — едва сдерживала слезы Лайма. — Я же не знала… Сказали бы, что нельзя…

— Не знала она! — подвизгивала пышнотелая Любаня. — Колготки получать – так она знает!.. А отвечать за все – так одна Кумова!..

— Спокойнее! Надо сначала разобраться! — прикрикнула на всех красавица Елизавета Васильевна, дядина жена, тоже, к моему удивлению, очутившаяся здесь.

Как это ни странно, после ее слов галдеж почти тотчас же улегся.

Дядя (или кем он там нынче мне приходился?) некоторое время пыхтел, как чайник, с ненавистью взирая на Длинного, наконец голосом, не предвещавшим ничего хорошего, повторил свой вопрос:

— Так по какому праву, майор?.. Ну-с, я жду… У нас, например, имеется приказ Администрации, вот, извольте удостовериться! — Он потряс в воздухе солидной, с гербами, бумаженцией с печатью. — А вас кто уполномочил?

Готлиб (он же, очевидно, майор Судаков) единственный здесь сохранял полное спокойствие. Он взглянул на полыхающего гневом Ореста Северьяновича холодными рыбьими глазами, всецело оправдывая свою фамилию, и с достоинством спросил:

— А визы секретаря Совета безопасности вам не достаточно? — С этими словами он, в свою очередь, извлек из внутреннего кармана тоже солидного вида, гербастую бумагу и протянул ее своим супостатам.

— Ну-ка… — "Дядя" склонился над бумагой, которую Готлиб не выпускал из рук, надел очки и пробежал ее глазами, после чего лишь угрюмо кивнул Корней Корнеичу и как-то сразу потух. — А печать, печать где? — просто, как я понял, из упрямства спросил он.

— Подписи, что ли, не узнаёте? — так же холодно спросил Готлиб.

— Подпись подписью, а что печати нет – это факт, — продолжал упрямиться дядя. — Неожиданно ловким движением он вырвал бумагу из руки Готлиба и повернул ее на всеобщее обозрение: – Все видели? Нет печати!

— Нэма, хвакт… — подтвердил Афанасий, для этого опять вознесясь из-за маршальского плеча.

— А у нас… — Орест Северьянович торжественно подъял вторую бумагу, — у нас все по форме! И печать гербовая – вот она, на месте! Как положено!

— Точно, вот она! Есть печатушка! — возликовала пышненькая Любаня Кумова, и смерила косым взглядом Лайму, притихшую в углу.

— Ма! Цэ тоже хвакт, — опять-таки с видом эксперта подтвердил Афанасий.

К Снегатыреву уже возвращалось прежнее достоинство, на лице его обозначилась правота.

— Himmeldonnerwetter![42] — начал закипать Судаков-Готлиб. — Будете буквоедством заниматься?.. Если угодно, можете сами хоть сейчас позвонить в Совбез!.. Отдайте!.. — Он потянулся за своей бумагой.

Но Орест Северьянович быстренько отпрянул к Снегатыреву, по-маршальски выкатившему грудь, и, держа перед глазами сразу оба документа, отозвался издевательски миролюбивым голоском:

— А вот мы давайте-ка звонить покамест повременим, мы давайте-ка внимательно почитаем, небось, все грамотные… Ладно, опустим даже ту немаловажную деталь, что печать, как все видели, отсутствует, мелочиться уж не будем… Хотя – ничего себе мелочи!.. Но – ладно, ладно… Посмотрим-ка лучше внимательно на текст. Да, это правда, черным по белому написано: "…Майору Судакову (в скобках – "Готлибу")…разрешается встреча с "Племянником" и собеседование с ним…" Что мы тут сейчас, очевидно, и наблюдали… А где, покажите мне, где тут с такой же ясностью сказано, что подателю сего разрешается беспрепятственно проникать: на территорию Центра – это раз; во второй, охраняемый спецкорпус Центра – это два; на режимный спецэтаж названного спецкорпуса – это, наконец, три? Что-то не вижу, где оно, такое разрешение! Может, глазами стал слабоват?

Некоторое время, не находя слов, Готлиб только рот беззвучно открывал – право же, совсем по-судачьи.