— Да, Квэнса, — с нескрываемым удивлением подтвердил Данросс. Бартлетт подошел поближе, чтобы рассмотреть картину.

— Оригинал?

— Да. Вы разбираетесь в искусстве?

— Нет, но Кейси рассказывала про Квэнса, когда мы сюда собирались. По её словам, он почти фотограф, настоящий историк того раннего периода.

— Да, так оно и есть.

— Если я правильно помню, это, должно быть, портрет девушки по имени Мэй-мэй, Чжун Мэй-мэй, а мальчик — один из детей Дирка Струана от неё?

Данросс молчал и лишь наблюдал за спиной Бартлетта. Тот подошел к полотну.

— Трудно разглядеть глаза. Значит, мальчик — это Гордон Чэнь, будущий сэр Гордон Чэнь? — Обернувшись, он посмотрел на Данросса.

— Точно не знаю, мистер Бартлетт. Это одна из легенд.

Какое-то мгновение Бартлетт пристально смотрел на него. Мужчины стоили один другого: Данросс чуть выше, зато Бартлетт пошире в плечах. У обоих голубые — у Данросса чуть зеленее, — широко поставленные глаза и лица людей много повидавших.

— Вам нравится быть тайбанем Благородного Дома?

— Да.

— Не знаю, в чем на деле заключается власть тайбаня, но в «Пар-Кон» я могу нанять на работу и уволить любого и закрыть компанию, если захочу.

— Значит, вы — тайбань.

— Тогда мне тоже нравится быть тайбанем. Мне нужен выход на Азию, а вам нужен выход на Штаты. Вместе мы могли бы превратить весь Тихоокеанский пояс в одну большую хозяйственную сумку для каждого из нас.

«Или в саван для одного из нас», — подумал Данросс, которому нравился Бартлетт, хотя он и знал, что симпатизировать американцу — дело опасное.

— У меня есть то, чего нет у вас, а у вас есть то, чего не хватает мне.

— Да, — согласился Данросс. — А сейчас нам обоим не хватает одного — ланча.

Они направились к двери. Бартлетт оказался у неё первым. Он открыл её не сразу.

— Я знаю, что у вас это не принято, но, раз уж я собираюсь с вами в Тайбэй, может, вы будете называть меня Линк, а я вас — Иэн и, может, прикинем наши ставки на матч в гольф? Уверен, что вы знаете: мой гандикап — официально — тринадцать, ваш, насколько мне известно, — десять, официально, а это значит, что на всякий случай снимаем по крайней мере по одному удару с каждого[66].

— А что, давайте, — тут же согласился Данросс. — Но здесь мы обычно спорим не на деньги, а просто на шары.

— Черта с два, играя в гольф, я буду спорить на свои «шары».

Данросс рассмеялся:

— Может, однажды и придется. Мы здесь обычно спорим на полдюжины шаров для гольфа, что-нибудь в этом духе.

— Британцы считают, что спорить на деньги плохо, Иэн?

— Нет. Как насчет пятисот с каждой стороны, а команда победителя получает все?

— Американских долларов или гонконгских?

— Гонконгских. Среди друзей должны быть гонконгские. Для начала.

Ланч подавали в столовой совета директоров на девятнадцатом этаже. Это был угловой зал в форме буквы «Г» с высоким потолком и синими портьерами, пестрыми голубыми китайскими коврами и широкими окнами, из которых был виден Коулун, взлетающие и садящиеся в аэропорту Кай-Так самолёты и открывался вид на запад — до островов Стоункаттерз и Цинъи, и дальше, на часть Новых Территорий. На величественном старинном дубовом столе, за которым могли разместиться двадцать человек, были разложены подставки для приборов и изящное столовое серебро, расставлен лучший уотерфордский хрусталь[67]. Шестерых присутствующих обслуживали четверо молчаливых, вышколенных официантов в черных брюках и белых тужурках с вышитым гербом «Струанз».

Когда Бартлетт с Данроссом вошли, уже были поданы коктейли. Кейси, как и все остальные, пила сухой мартини с водкой. У одного Гэваллана был двойной розовый джин. Бартлетту, хотя он не успел ничего заказать, сразу подали хорошо охлажденную банку пива «анвайзер» на серебряном подносе эпохи короля Георга.

— Кто вам сказал? — восхитился Бартлетт.

— От «Струана и компании», — объявил Данросс. — Мы знаем о ваших предпочтениях. — Он представил гостя Гэваллану, де Виллю и Линбару Струану, принял бокал шабли со льдом и улыбнулся Кейси: — Как дела?

— Прекрасно, спасибо.

— Прошу прощения, — обратился Бартлетт ко всем остальным, — но мне нужно кое-что передать Кейси, пока не забыл. Кейси, позвони, пожалуйста, завтра Джонстону в Вашингтон и выясни, с кем нам лучше всего поддерживать контакт в здешнем консульстве.

— Хорошо, конечно. Если не удастся связаться с ним, я попрошу Тима Диллера.

Любое упоминание имени Джонстон значило «как продвигается сделка?». Ответ «Диллер» означал «хорошо», «Тим Диллер» — «очень хорошо», «Джонс» — «плохо», «Джордж Джонс» — «очень плохо».

— Прекрасно, — улыбнулся ей в ответ Бартлетт, а потом повернулся к Данроссу: — Красивый зал.

— Он соответствует.

Кейси усмехнулась, поняв подтекст.

— Встреча прошла очень хорошо, мистер Данросс. В результате выработано предложение для вашего рассмотрения.

«Как это по-американски — взять и вылезти со всем этим. Ну никакого такта! Неужели она не знает, что о делах говорят после ланча, а не до него?»

— Да. Эндрю рассказал мне в общих чертах, — ответил Данросс. — Не хотите ли ещё выпить?

— Нет, спасибо. Думаю, что в этом предложении затронуты все вопросы, сэр. Нужно ли ещё что-нибудь пояснить для вас?

— Думаю, конечно, будет нужно, со временем. — В душе Данросс, как и всегда, умилился этому «сэр». Это слово употребляют в разговоре многие американки, и зачастую не к месту, обращаясь к официантам. — Мы вернемся к вашему предложению, как только я его изучу. Пиво для мистера Бартлетта, — добавил он, ещё раз пытаясь отложить разговор о бизнесе на потом. Затем обратился к Жаку: — Ca va?[68]

— Oui, merci. A rien. Пока ничего.

— Не переживай, — сказал Данросс. Вчера любимая дочка Жака с мужем попали в ужасную автомобильную аварию. Это случилось во Франции, где они проводили отпуск, и Жак ещё точно не знал, что произошло на самом деле. — Не переживай.