– Нравится. Но это лишь временно. Проблема в том, что мне надо подумать и об учебе.

– София, что говорят родители о твоем желании сделать аборт?

– Ничего. Говорят, что я имею право сама принимать сложные решения. Они не вмешиваются. По крайней мере, в негативном смысле.

– А ты уже твердо решилась?

– Да.

Курт встал, опустился в кресло рядом с ней и взял ее за руку.

– София, послушай. Ты здоровая и крепкая молодая женщина, и жизнь ребенка, от которого ты стремишься избавиться, полностью зависит от твоего решения. Уверен, что если ты передумаешь, то сможешь обеспечить ему достойную жизнь. Ты не хочешь, чтобы я позвонил домой, твоим родителям, и узнал о том, каково в действительности их отношение к ситуации? Мне кажется, у тебя замечательные родители, они просто не хотят принуждать тебя что-либо делать; может, мне стоит послушать их мнение? Что ты на это скажешь?

Она вскинула голову, словно он заговорил о чем-то необыкновенно серьезном. Настороженная, готовая к протесту и очень-очень сомневающаяся.

Курт Вад промолчал. Он знал: именно в этот момент важно сдержаться.

– Как прошел день, Курт? – поинтересовалась Беата, наливая мужу дополнительные полчашки чая.

Она называла такую его привычку three o’clock tea. В подобные моменты становилось особо очевидным удобство совмещения жилого дома и рабочего места под одной крышей.

– Хорошо. Утром мне удалось отговорить красивую и умную молодую женщину от аборта. Она сдалась, когда я убедил ее, что родители поддержат любое ее решение. Что она спокойно может завести ребенка и с присущим ей рвением продолжить работу в семейном магазине, что они помогут ей воспитывать ребенка и это никаким образом не повлияет на учебу.

– Отлично.

– Да, просто прекрасная девушка. Настоящая скандинавка. У нее родится чудесный ребенок на благо Дании.

Жена улыбнулась.

– А теперь? Видимо, сейчас тебе предстоит заняться кое-чем другим. В зале ожидания сидят люди. Доктор Лёнберг направил их?

– А ты точно видела? – Курт улыбнулся. – Ну да. Лёнберг по-прежнему отлично работает на организацию. Пятнадцать случаев всего лишь за четыре месяца. Ты вовлекла в нашу систему чрезвычайно эффективных людей, дорогая.

Спустя четверть часа дверь, ведущая из зала ожидания в приемный кабинет, отворилась. Курт сидел и изучал направления. На мгновение он поднял глаза на пациентов и благосклонно кивнул, сопоставляя представшую его глазам картину с тем, что вычитал из бумаг.

Описание было кратким, но весьма красноречивым.

«Мать, Камилла Хансен, тридцать восемь лет, пятая неделя беременности, – гласила запись. – Шестеро детей от четырех разных мужчин. На социальном обеспечении. Пятеро из шестерых получают специальное образование, старший в настоящее время учится в институте. Отец будущего ребенка, Джонни Хууринайнен, двадцать пять лет, трижды привлекался к суду за кражи, наркозависим от метадона. Образование обоих родителей ограничено средней школой. На протяжении последних недель Камилла Хансен жалуется на боли при мочеиспускании. Причина – хламидиоз, о чем пациентке сообщено не было. Я рекомендую прерывание».

Курт кивнул сам себе. Действительно прекрасный человек во всех отношениях, этот Лёнберг.

Затем он поднял голову на странную пару.

Словно насекомое, функционирующее исключительно как механизм размножения, восседала будущая мать, страдающая избыточным весом, насквозь прокуренная, с сальными растрепанными волосами, и рассчитывала на то, что он поможет ей родить очередное абсолютно никчемное чадо, подобных которому у нее уже насчитывается шесть штук. Что он позволит новым существам, содержащим в себе дурной генетический материал от двух недочеловеков, появиться на улицах Копенгагена. Но Курт надеялся сделать кое-что другое.

Он улыбнулся им, после чего на паре тупых лиц обнажились совершенно гнилые зубы. Неужели они не могли прилично выглядеть, хотя бы когда улыбались? Поистине жалкое зрелище.

– Камилла, у вас какие-то трудности во время мочеиспускания, верно я понимаю? Давайте посмотрим?.. Джонни, вы пока можете побыть в зале ожидания. Уверен, моя супруга принесет вам чашечку кофе, если вы желаете.

– Мне бы лучше колы, – ответил парень.

Курт улыбнулся. Конечно, можно и колы. Через пять-шесть стаканов с колой он получит свою Камиллу обратно. Она слегка расстроится из-за того, что врачу пришлось прибегнуть к выскабливанию, и будет пребывать в блаженном неведении о том, что такая необходимость возникла у нее в последний раз.

Ноябрь 2010 года

Оправившись от шока, полученного от сообщения о том, что монета с отпечатками его пальцев находилась в компании с гниющим трупом, Мёрк пожал Лаурсену руку и попросил держать его в курсе, если вдруг обнаружатся еще какие-нибудь факты. Любые относящиеся к делу. Новые технические улики, какие отдел захочет утаить от него, или высказывания людей, которые вдруг случайно проговорятся о чем-то. Карл желал быть в курсе всего.

– А где Маркус? – спросил он у Лизы на третьем этаже.

– Обсуждает что-то с несколькими сотрудниками, – как ни в чем не бывало ответила она. Ему показалось, или она действительно избегала смотреть ему в глаза? Может, у него уже началась паранойя?

В следующее мгновение женщина подняла голову и заигрывающе посмотрела на него.

– Ну как, Карл, удалось вчера разделаться с гусем? – сказала она, сопроводив свои слова такой издевательской усмешкой, какую цензура вырезала бы из любого фильма пятидесятых годов.

Уф, если ее занимает вопрос, удалось ли Карлу оттянуться накануне вечером под одеялом, значит, слухи о монете с его отпечатками пальцев еще не стали темой номер один в разговорах отдела.

Мёрк ворвался в комнату для совещаний, не обращая внимания на три десятка глаз, уставившихся на него.

– Извини, Маркус, – обратился он к выздоравливающему бледному мужчине с изумленно задранными бровями, причем так громко, что слышно было всем присутствующим. – Но есть тут кое-какие дела, и о них надо позаботиться, прежде чем процесс выйдет из-под контроля.

Он повернулся к людям на стульях. Большинство мучились от последствий диареи и насморка последних пары дней. Отощавшие, красноглазые и довольно агрессивные на вид.

– Здесь бродят слухи о моем участии в перестрелке на Амагере. Мне приписывают то, к чему я не имел никакого отношения, уверяю вас. Больше не желаю слышать ничего относительно этой темы, поняли? У меня нет ни малейшей догадки, почему в кармане обнаруженного там трупа оказались монеты с нашими с Анкером отпечатками пальцев. Однако если вы основательно пораскинете своими воспаленными от лихорадки мозгами, видимо, все же придете к такому выводу – вас хотели заставить найти эти монеты сразу после обнаружения трупа. Вам пока что все ясно?