– А как вы узнали о винтовках?

– Сегодня утром поступила информация из нашего офиса в Кай-Так.

– Ничего подобного раньше не случалось?

– Нет, – сказал Данросс и беспечно добавил: – Но я не вижу ничего страшного в контрабанде или в том, чтобы подторговывать оружием. По сути дела, и то и другое – достаточно уважаемые занятия. Конечно, мы занимаемся этим не здесь.

– А где?

– Где пожелает правительство ее величества, – усмехнулся Данросс. – Мы все здесь пираты, мистер Бартлетт, по крайней мере таковыми нас считают чужаки. – Он помолчал. – Если, предположим, я договорюсь с полицией, вы готовы лететь в Тайбэй?

– Кейси – человек отнюдь не болтливый.

– Я не говорю, что ей нельзя доверять.

– Ее просто не приглашают?

– Некоторые из здешних обычаев несколько отличаются от ваших, мистер Бартлетт. В большинстве случаев она будет принята, но иногда ее отсутствие… э-э… избавит нас от многих неловких ситуаций.

– Кейси не так-то просто поставить в неловкое положение.

– Речь не о том, что ее поставят в неловкое положение. Извините за прямоту, но вы, наверное, позже сами поймете, что так лучше.

– А если я не смогу «подчиниться правилам»?

– Видимо, это будет означать, что вы не сможете воспользоваться какой-нибудь уникальной возможностью, и очень жаль – особенно если в ваши намерения входит связать себя с Азией надолго.

– Я подумаю об этом.

– Извините, но мне нужно услышать «да» или «нет» прямо сейчас.

– Вам действительно это нужно?

– Да.

– Шли бы вы тогда знаете куда!

Данросс ухмыльнулся:

– Нет, так не пойдет. А пока жду вашего окончательного слова. Да или нет?

Бартлетт расхохотался:

– Ну, раз вы так ставите вопрос, я за Тайбэй.

– Прекрасно. Я, конечно, попрошу жену позаботиться о мисс Чолок на время нашего отсутствия. Это не будет умалением ее достоинства.

– Благодарю вас. Но насчет Кейси беспокоиться не стоит. Как вы хотите разобраться с Армстронгом?

– Я не стану разбираться с ним, просто попрошу помощника комиссара полиции разрешить мне взять вас с собой под свою ответственность.

– Отпустить меня под ваше честное слово?

– Да.

– А почему вы думаете, что я не могу взять и уехать? Может, я действительно ввез партию оружия.

Данросс не спускал с него глаз.

– Может, и ввезли. Может, и уедете. Но я смогу доставить вас обратно – живым или мертвым, как выражаются в кино. Гонконг и Тайбэй в пределах моих возможностей.

– Живым или мертвым, говорите?

– Гипотетически, конечно.

– Сколько человек вы убили за свою жизнь?

Настрой стал другим, и оба глубоко ощутили эту перемену.

«Опасным наше противостояние еще не стало, – подумал Данросс, – пока».

– Двенадцать, – ответил он не моргнув глазом, хотя вопрос застал его врасплох. – Двенадцать, это то, что наверняка. На войне я был летчиком-истребителем. Летал на «спитфайрах». Сбил два одноместных истребителя, «штуку»[62] и два бомбардировщика «Дорнье-17», а у них экипажи из четырех человек. Все эти самолеты сгорели в воздухе. Двенадцать – это то, что наверняка, мистер Бартлетт. Мы, конечно, обстреливали немало поездов, конвоев, скоплений войск. А что?

– Я слышал, что вы летчик. Что касается меня, не думаю, что я кого-нибудь убил. Я строил лагеря, базы на Тихом океане и все такое. Никогда не стрелял со злости.

– Но вам нравится охота?

– Да. В пятьдесят девятом был на сафари в Кении. Застрелил слона, и огромного самца антилопы куду, и много другой дичи для котла.

Подумав, Данросс сказал:

– По мне, лучше сбивать самолеты, уничтожать поезда и корабли. Люди на войне вещь второстепенная. Верно?

– Если полководцу приказал выступить в поход правитель, то конечно. Это война.

– Вы читали «Трактат о военном искусстве» Сунь-цзы?

– Самая лучшая книга о войне, – с энтузиазмом заявил Бартлетт. – Лучше, чем Клаузевиц[63] или Лиддел-Харт,[64] хоть и написана в пятисотом году до нашей эры.

– Да? – Данросс откинулся на спинку кресла, обрадованный, что они ушли от темы убийства.

«Я столько лет не вспоминал об убитых, – подумал он. – Это несправедливо по отношению к тем людям, верно?»

– А вы знаете, что книга Сунь-цзы опубликована в тысяча семьсот восемьдесят втором году на французском? Насколько я понимаю, она была и у Наполеона.

– Она наверняка выходила и на русском, и у Мао всегда была с собой, вся зачитанная и истрепанная, – заметил Данросс.

– А вы читали ее?

– Ее в меня вдолбил отец. Приходилось читать по-китайски – написанный иероглифами оригинал. А потом задавать по ней вопросы, и очень серьезные.

В оконное стекло стала биться назойливая муха.

– Ваш отец хотел, чтобы вы стали солдатом?

– Нет. Как и Макиавелли, Сунь-цзы писал больше о жизни, чем о смерти, и больше о выживании, чем о войне…

Данросс посмотрел на окно, потом встал, подошел к нему и убил муху с такой рассчитанной жестокостью, что Бартлетт ощутил во всем теле сигналы тревоги. Иэн вернулся за стол.

– Мой отец считал, что я должен знать, как выжить и как руководить большими группами людей. Он хотел, чтобы я был достоин однажды стать тайбанем, хотя никогда не верил, что я многого добьюсь. – Он улыбнулся.

– Он тоже был тайбанем?

– Да. И очень хорошим. Поначалу.

– И что случилось?

Данросс язвительно усмехнулся:

– А не рановато ли для семейных тайн, мистер Бартлетт? Ну, если вкратце, между нами имело место довольно неприятное, затянувшееся расхождение во мнениях. В конце концов он передал власть Аластэру Струану, моему предшественнику.

– Ваш отец еще жив?

– Да.

– Надо ли понимать вашу британскую недосказанность так, что вы объявили ему войну?

– Сунь-цзы очень точно выразился насчет объявления войны, мистер Бартлетт. Очень плохо начинать войну, говорит он, если в этом нет необходимости. Цитирую: «Высшее мастерство военачальника в том, чтобы сломить сопротивление противника без боя».