— Можно.

— Нет уж, обойдусь без таких помощников. — Он достал из кармана ключ и подтолкнул Женю к подъезду. — Иди, давай. Меня из-за тебя с работы скоро уволят.

Очутившись в квартире, Женька сбросил на пол свою неподъемную сумку и, взяв телефон, скрылся в комнате. До Жени долетали обрывочные фразы, общее содержание которых осталось для нее загадкой. Она стояла, не снимая пальто, и ждала.

«После сочтемся», — произнес Женька немного громче, после чего дверь распахнулась, и он предстал на пороге перед Женей весьма довольный.

— Все, Пичужка, я никуда не иду. Остаюсь с тобой.

— Но тебя… не уволят за это? — испугалась она.

— Нет. Напарник согласился выручить. Я потом за это должен буду отработать. Сейчас он подойдет, ты пока раздевайся.

Очень скоро, действительно, пришел невероятно длинный и тощий, как жердь, молодой человек в бейсболке. Вокруг него в прихожей моментально распространился оглушающий аромат туалетной воды неведомой марки.

— Это Григорий, — представил его Женька.

Григорий кивнул Жене и легко подхватил с пола сумку, будто та была наполовину пуста. После чего обернулся к Женьке и проговорил высоким, смешным тенором:

— Смотри, Жека, всю пятницу и всю субботу. Железно.

— Ага. — Женька хлопнул сменщика по плечу и нетерпеливо раскрыл перед ним дверь.

Долговязый Григорий послушно шагнул на лестничную клетку.

— Ты бы хоть спасибо ему сказал, — укорила Женя, когда он скрылся внизу.

Женька усмехнулся.

— Зачем ему мое «спасибо», когда я вместо одного дня буду за него два горбатиться! Он свою выгоду понимает, не волнуйся.

Только теперь он снял куртку и ботинки. Притащил из ванной швабру и вытер натекшие на полу грязноватые лужицы, объяснив:

— Иначе крику не оберешься.

Женя поняла, что он имеет в виду Зинаиду с ее маниакальной любовью к чистоте. Ее сердце наполнилось нежностью и сочувствием.

— Прости за то, что я тебе вчера наговорила.

— Чего там. — Женька небрежно мотнул головой. — Ты ж больная была. С больных какой спрос? Ты завтракала?

— Да. Слегка.

— Тогда пойдем, чаю попьем. Я что-то продрог, как бобик.

Они сидели в кухне и мирно трепались. Женька, когда пребывал в благодушном настроении, становился разговорчивее, чем обычно. Сейчас у него было именно такое настроение. Женя видела, что ее приход явился для него сюрпризом, причем, сюрпризом чрезвычайно приятным. Возможно, он ожидал, что она тоже станет в позу, и теперь испытывал облегчение. Она вспомнила вчерашний случай с Зинаидиной тетрадкой и спросила с осторожностью, как всегда, когда речь шла о его матери:

— Жень, мама кем раньше работала?

Он ответил, не задумываясь, сразу:

— Дворником. Но это было давно.

— Странно, — пробормотала Женя.

— Что тебе странно?

— Откуда у нее могут быть конспекты по высшей математике?

— Чего? — Женька даже привстал из-за стола.

Лицо его вытянулось.

— Да она вчера притащила мне тетрадь, а там явно институтские записи. Аккурат по той теме, над которой я сейчас работаю.

Он молчал, слегка прищурившись. Потом пожал плечами.

— Понятия не имею. Небось, нашла где-нибудь на помойке. Она иногда там любит покопаться.

— Но она сказала, что тетрадка принадлежит ей!

— Она тебе скажет, ты больше слушай. У нас в доме сроду не водилось математиков.

— Ясно. — Женя вздохнула.

Отчего-то ей стало жаль Зинаиду. Она представила себе, как та роется в мусорном баке, находит там чужую, выброшенную за ненадобностью тетрадь, несет ее домой, бережно прижимая к груди, и там, уже дома, ей начинает казаться, что все эти красивые, стройные формулы, все правила и формулировки, написала она сама, собственной рукой. Бедная, полоумная женщина!

— Жень, — проговорила Женя, заглядывая ему в лицо. — Может… стоит сводить ее куда-нибудь? Ну там, погулять в парк или … на какое-то представление? Ей ведь жутко одиноко.

— Ей не одиноко, — странным, чужим голосом произнес Женька, отворачиваясь к окну.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Ей не одиноко. Ей хорошо. Гораздо лучше, чем, например, тебе.

— Что ты несешь?

— Пичужка, опять ты споришь о том, о чем даже не ведаешь!

— Прости, — поспешно проговорила Женя, не желая нарушать наступившую в их отношениях идиллию.

В голову ей пришла неожиданная и смелая мысль: «Вот бы встретиться один на один с Вовкой Егоровым, о котором Любка говорила, что он учился вместе с Женькой, и расспросить его начистоту обо всем: о Женькиных школьных годах, о Зинаиде, о том, почему она болеет». Идея показалась Жене заманчивой, хоть и опасной: упаси Бог, Женька узнает о ее любопытстве, и тогда, уж точно, проблем не оберешься. Все-таки она решила, что обязательно сделает это и прямо на ближайшей репетиции, благо, что в пятницу Женька на хор придти не сможет, так как будет отрабатывать свой отгул.

В пятницу, во время перерыва она действительно подошла к Егорову.

— Вов, мне нужно с тобой поговорить.

Вовка пристально оглядел ее, губы его дрогнули в усмешке.

— Кажется, я даже знаю, о чем. Вернее, о ком.

Женя спокойно выдержала его взгляд.

— Да, ты угадал. Давай отойдем отсюда.

— Ну, давай, — согласился Егоров.

Они вышли из зала и остановились в коридорной нише.

— Спрашивай, что тебя интересует. — Вовка оперся плечом о стену, беззастенчиво разглядывая Женино лицо.

— Это правда, что вы с Женькой учились в одном классе?

— Правда.

— Ты знал, что его мать болеет?

— Мать? — Вовка отрицательно покачал головой. — Нет. Он ничего не говорил.

— И учителя не знали?

Егоров пожал плечами.

— По крайней мере, если и знали, не распространялись на эту тему. А что с его матерью?

— Ничего. — Женя облизала пересохшие губы. Немного подумала, потом проговорила. — За что его не любили ребята?

— А за что его было любить? Вечно торчал один в каком-нибудь углу, злой, как волчонок. Подойдешь к нему по какому-нибудь делу, он так глянет, что забудешь, чего надо было. Его учителя на уроках даже не спрашивали — все равно, выйдет к доске и будет молчать: минуту, пять, десять, хоть пару ему ставь, хоть кол. Тянули его через пень-колоду до девятого класса, на второй год не оставляли — почему, сам теперь не пойму.