сединой высокий полузащитник Максач; незаметно для судьи он умело бил противника по ногам, калечил нападающих, которых иногда уносили с поля на носилках; этого костолома ненавидели все наши болельщики; в команде «Торпедо» выделялся центральный защитник Ситников, высокий и статный мужчина по прозвищу Б̀ыца; он на радость мальчишек сильным ударом по мячу делал «свечу», которая уходила высоко в небо и была значительно выше верхушек самых высоких тополей; как-то завод пригласил защищать ворота хорошего прыгучего вратаря, артиста городского драмтеатра Телегина, в одной из игр он получил очень серьёзную травму: в атаке нападающий «Локомотива» ударом бутсы так сильно разбил лицо вратарю, что пришлось в больнице накладывать швы; после этого случая Телегин стал опасаться в прыжке снимать мяч с ноги нападающих, и вскоре вратаря заменили; играл в команде замечательный нападающий Любашевский (прозвище Любочка), кумир мальчишек, поскольку 100% пенальти успешно реализовывал: всегда сильно и точно бил под верхнюю перекладину; вратари это знали, но не успевали отбивать мяч; в 1989 г., посетив во время школьного 30-летнего юбилея Рубцовск, я поинтересовался судьбой Любашевского, и мне рассказали, что однажды он погиб на охоте от выстрела, но эта тёмная история так и не была разгадана; когда команда «Торпедо» стала участвовать в первенстве Сибирской зоны, завод пригласил из Бийска сильного центрального нападающего – это был наш кумир: черноволосый, крепкого сложения красивый мужчина, испанец, вероятно, привезённый юношей в СССР после испанской гражданской войны 1936 года; его имя нам не было известно, только кличка Испанец; играл он элегантно, у него был хорошая обводка и бег, сильно бил по воротам издалека, забивая голы; однажды от его удара слетела верхняя перекладина ворот, пришлось срочно чинить; но ему больше всех доставалось от Максача, что вызывало ропот болельщиков; несмотря на усиление нашей команды испанцем, всё равно «Торпедо» почти всегда проигрывала «Локомотиву»; мы расстроенные покидали стадион. Основные футбольные матчи проходили по воскресеньям, но чтобы туда попасть, мне надо было выучить все уроки, за этим следила мама; Витя с друзьями подсаживался в пригородный поезд, они проезжали 5км на тормозной площадке, а от вокзала до стадиона было рукой подать; я иногда из-за уроков не успевал на поезд, но окончив их, до стадиона добирался быстрым шагом; однажды по дороге на меня налетела стая собак и я, по неопытности, дал дёру; одна собака всё-таки сумела укусить меня за ляжку, вечером мама осмотрела уже опухшую рану и утром отвела в поликлинику; там сделали укол против бешенства и назначили ещё около двадцати таких же уколов; я был лишён футбола на целый месяц; зато после этого случая мама настояла, чтобы я в воскресенье готовил уроки утром и успевал на поезд.

С постройкой на посёлке АТЗ собственного стадиона начались матчи между цехами завода и в их составе мы увидели знакомых игроков команды «Торпедо»; один из судей был весьма оригинальным, с юмором; после его свистка игроки и болельщики, естественно, поворачивали к нему головы, чтобы увидеть в какую сторону он покажет, куда надо бить штрафной; но судья направление рукой не показывал, это всех удивляло, ведь игра останавливалась; и только внимательно посмотрев на рефери, игроки и болельщики обнаруживали, что он с непроницаемым взглядом, молчал, показывая направление большим пальцем руки, незаметно прижатой или к ноге, или к груди; это вызывало взрыв хохота, игра продолжалась, а судья-шутник, зная, что его уловки разгаданы, изобретал новые места для своего большого пальца руки, и это забавляло болельщиков, поднимало настроение.

В команде модельного цеха нападающим играл огненно-рыжий рабочий Моха; во время прорыва к воротам, он кричал своим партнёрам: «Сам, сам!», призывая их отдать ему пас; так он выкрикивал в течение всей игры; мы, посмеиваясь над ним, скандировали на весь стадион: «Моха сам, Моха сам…!»; взрослые болельщики при этом хохотали; прошло несколько лет, в один из майских дней мы писали контрольную работу по математике на аттестат зрелости; выйдя из класса, сверив правильные ответы, счастливой гурьбой пошли по домам; на полпути с противоположной стороны улицы раздался хорошо узнаваемый голос: «Ответы у вас такие?»; мы всмотрелись, это был Моха, который, как и мы писал в этот же день контрольную в нашей бывшей школе-бараке, ставшей теперь школой рабочей молодёжи; он сообщил свои ответы, и мы закричали: «Моха-сам, ответы правильные!», мужчина приветливо засмеялся в ответ.

Возвращаюсь к сентябрьским городским спортивным соревнованиям; осенняя спартакиада школьников, проходившая по выходным дням, требовала постоянной интенсивной тренировки; я уже упомянул о моём сопернике, высокого роста крепком парне Добрицком из ж/д школы № 112; в восьмом и девятом классах мы выступали по всесоюзной программе «мальчиков», а в десятом классе – по «юношам»; моими коронными видами были бег на 100, 200 метров и 110 м с барьерами, прыжки в длину; у Добрицкого – 100 м, 110 м с барьерами, прыжки в длину и высоту; тренировался я упорно, поскольку Иван Матвеевич требовал высоких результатов; я стал чемпионом города по бегу на 200 м и прыжкам в длину, а мой соперник – по прыжкам в высоту. Финал бега на 100 м и 110 м с барьерами выигрывал иногда он, иногда я; Добрицкий первый сумел достать шиповки, я – годом позже, но всё равно мои спортивные успехи росли; победителей громко объявляли на стадионе по радио и им торжественно выдавали дипломы.

В восьмом классе у нас появились новые предметы и новые учителя; биологию преподавала Стадник Антонина Ульяновна; молодая сибирячка, высокая и стройная блондинка, энергичная, в жаркую майскую погоду могла ходить по классу босиком; спустя 30 лет на юбилее в школе мы увидели её такую же энергичную и бойкую, несмотря на пенсионный возраст; тогда она принесла из учительской классный журнал и стала нас вызывать «к доске», вписывала нас в журнал и велела там расписаться; в общем, она была наиболее активной из всех; на уроках по биологии страстно вбивала нам в головы теории Вильямса и Лысенко вместе с критикой империалистических генетиков морганистов-вейсманистов; когда я плохо отвечал урок, она ехидничала и говорила: «Твой брат Виктор знал предмет очень хорошо», я злился; на последующих её уроках думал, что теперь в безопасности, по крайней мере, до следующего раза, а пока сидел тихо, как мышь, чтобы не вызвала к доске.

Наш математик, Моисей Львович Хейфец, маленького роста, с добрым лицом, с растрёпанными седыми волосами и всегда в перепачканном мелом пиджаке; на столе у него всё разбросано, весь стол в крошках мела; если кто шумел в классе, он поворачивался от доски и несколько раз подряд спрашивал: «Что такое, что,