Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маша славное и чрезвычайно активное дитя. Кроме того она двуязычна. Кое-что из её французского языка я понимаю, а из русского — ровно ничего.
Робели проживут у нас дней 7—8—10—11 — до Иваново. К их возвращению вернётся Маргарита, Рая ведёт себя как очень молоденькая <...> т. е. легкомысленно. Меня они мало стесняют, так как, как ты помнишь по предыдущим годам, я, однажды переехав в Александровку, сокращаю визиты в Москву до минимума. А к твоему приезду всё будет в первоначальном состоянии. <...>
Очень приятно, что вы с Галей совместно приготовляете и употребляете обеды. Кланяйся ей и Сервилям и Зубковым и — по желанию — либо наслаждайся жизнью, либо терпи жару. Сейчас, то есть на следующее утро отправляюсь в Ильинское.
Позвоню Робелям и опущу письмо.
Целую тебя милую 3.
Последнее из парижских писем — июньское. Синяя шариковая ручка. Та же парижская бумага (для машинописи). Лист исписан с обеих сторон плюс полоска такой же бумаги; почерк как бы спешит.
Милый Боря, он же R (? — И. Ф.)
Знаешь ли, я без тебя соскучилась? Этот факт решила ознаменовать большими закупками ротера, а также какого-нибудь нового туалета себе. Вельветовые брюки так и лежат, бедняги, в Париже: никто не берёт <...>
Получил ли ты у Жени Ев<тушенко> курточку для мальчика Пети? Можешь присовокупить к ней фломастеры (у Марьяны).
Напиши, есть ли у тебя какие-нибудь идеи по поводу подарков. Кстати, Симонов с Ларисой приедут в Париж к 14 июля. Может быть, захватит икру?
Не болей, милый R, и спи хорошо.
Я тебя целую и люблю.
Твой друг — 3.
Число — не знаю. Но год помню — 1976.
На полях:
Ты прав, отсутствие селезёнки, а также несколько повышенная t, меня отчасти спасают от жары. Рая сегодня была вся мокрая, а я — свеженькая, как огурчик.
Слуцкий, как известно, писем писать не любил, но из тех мест, где бывал, слал изящные видовые открытки с видами Польши, Югославии, Франции. Открытка из Варшавы от 5 декабря 1961 года: «Здравствуй, Танюша! Пишу тебе из отеля, изображённого на обороте». Единственная «нехудожественная» почтовая карточка отправлена им Тане на московский адрес 28 сентября 1962 года по дороге в Румынию, но и здесь «художество» присутствует: в центре карточки нарисовано бесформенного вида сердце, больше похожее на разрезанное пополам кривоватое яблоко, пронзённое оперённой стрелой. Текст: «Танюша! Помни меня». Сбоку, применительно к «сердцу»: «Это сердце через час будет в Румынии». Из Парижа, 24 ноября 1965 года: «Милая Танюша! Я в городе, изображённом на обороте. Всё хорошо».
Среди её парижских писем — две видовые открытки с изображением улицы La rue Mouffetard, вблизи которой она жила и которую часто упоминала в письмах, и открытка из Шартра с видом знаменитого собора.
После парижских писем — последнее письмо на развороте тетрадного листа в линейку. Дата — 16/IX, без указания года. Это может быть только сентябрь 1976-го. Письмо было сложено вчетверо. Писано в Коктебеле. Последнее письмо отличает вдруг прорвавшаяся нота лиризма, всего один абзац в письме, начатом вполне буднично и прозаично.
Начало письма:
Дорогой Боря, планы мои несколько изменились, поскольку твой приезд откладывается на неопределённый срок и вообще неизвестно, успеешь ли ты разделаться со своими делами.
От комнаты я отказалась (с большим сожалением) и устроилась на турбазе. Это не бог весть что, но зато можно жить без всяких забот, не мыкаясь по ресторанам Зачёркнуто 2 строки>. Приятнее всего, что дом стоит на берегу моря и можно купаться утром, днём, вечером и ночью. Это я и проделываю с огромным удовольствием, тем более что последние 2 дня довольно жарко.
Лирический абзац:
Время, остающееся после купанья, еды и сна, я посвящаю грусти по поводу твоего отсутствия, а иногда даже совмещаю её с этими занятиями. Когда становится особенно тоскливо, читаю твою книгу Зачёркнуто 2 слова> автограф или просто адрес, который ты написал на вокзале.
Случилось то, что случилось. Она умерла.
В последнюю её больницу Таню увозили из малеевского Дома творчества, где ей стало плохо. Инна Лиснянская: «Собирала Таню в больницу, та держалась мужественно. Уже не могла пошевелиться, лицо без кровинки, бледное как простыня, а распоряжалась бодро: “Возьмите то-то... там!”».
Единственное о ней при его жизни опубликованное стихотворение — «Тане» (Юность. 1977. № 4).
Ты каждую из этих фраз
перепечатала по многу раз,
перепечатала и перепела
на лёгком портативном языке
машинки, а теперь ты вдалеке.
Всё дальше ты уходишь постепенно.
Перепечатала, переплела
то с одобреньем, то с пренебреженьем.
Перечеркнула их одним движеньем,
одним движеньем со стола смела.
Всё то, что было твёрдого во мне,
стального, — от тебя и от машинки.
Ты исправляла все мои ошибки,
а ныне ты в далёкой стороне,
где я тебя не попрошу с утра
ночное сочиненье напечатать.
Ушла. А мне ещё вставать и падать,
и вновь вставать.
Ещё мне не пора.
Её уже не было.
Стихотворение откроет его книгу «Неоконченные споры» — первую после Тани (1978). В «Юности» строфа «Перепечатала, переплела...» была опущена из-за нехватки места в уже запущенном в производство номере журнала.
Таню положили в могилу матери на Пятницком кладбище у Рижского вокзала в Москве.
Недавно опубликована редчайшая дневниковая запись Слуцкого (Новая газета. 2017. № 62. 14 июня)[54]:
6.2.1977. 19.00 ровно
Сегодня в 5.40 вечера умерла Таня. В этот миг врач стоял над её кроватью, кажется, нет, точно, пытался приладить к её губам шланг от