— У меня никогда не было аквариума, — с легким сожалением произнесла Даша.

— Это не страшно. Можешь приходить сюда, когда захочешь. Я планировала поставить его в отделении, в холле, чтобы ходячие больные могли смотреть на рыбок и находить душевное успокоение, но, к сожалению, строгие правила, составленные чиновниками, запрещают это делать.

— Но почему?

— Не знаю, чем они руководствовались, когда составляли список запретов. Может быть, чтобы больные случайно не упали на аквариум и не поранились. Но зато в некоторых палатах стоят на окнах цветы в горшках. Они выбрасывают бутоны навстречу солнцу, радуясь очередному дню, и придают некую красоту не только унылой палате, но и жизни пациентов, — сказала Маргарита Ильинична, думая о чем-то далеком.

Она замолчала. Даша смотрела на нее и думала, что не чувствует себя рыбой на раскаленной сковороде, ее не бросает в жар и она вообще не испытывает растерянности и дискомфорта под внимательным, добрым, грустным взглядом этой худой и бледной женщины.

— Мне рассказывал о вас Виталий Степанович, — сказала Маргарита Ильинична и улыбнулась. — Он был одним из моих лучших студентов. Представляете, Даша, Виталий мог преспокойно, не моргнув глазом провести вскрытие трупа полугодичной давности, но вид маленького безобидного паучка доводил его до паники. Да-да, он мог бы потерять сознание, если бы паук забрался на него.

Даша не выдержала и рассмеялась.

— Надо же! Я и не думала, что такое бывает! Виталий Степанович всегда казался мне таким смелым. Смелым и сильным.

— Он такой и есть, если, конечно, рядом нет жуков-пауков. Интересно, этот страх у него со временем прошел? Да-а, — протянула Маргарита Ильинична, — если бы только пауки доставляли нам неприятности… Даша, вы имеете хоть малейшее представление о хосписе, кроме того, что это последнее пристанище людей в этой жизни?

— Я могу все только представить, но все равно хочу здесь работать. Конечно, я не знаю, какие в отделении требования, но обещаю выполнять их честно и добросовестно.

— Это жуткое место. Иногда люди идут сюда добровольно, иногда их привозят родственники или медработники. Они попадают в хоспис, заранее зная, что уже никогда не выйдут отсюда и их прямой путь — в могилу. То, что они чувствуют, не понять никому — даже близким, которые могут только предполагать, как им тяжело. Когда пациент попадает в обычную больницу, то надеется на помощь врачей, он полон оптимизма и скоро выздоравливает. А эти люди… Им надеяться уже не на что. Они осознают, что здесь им предназначено окончить свой жизненный путь. Один вопрос остается неясным: когда? Сегодня? Завтра? Послезавтра? И знаете, Даша, основная масса мечтает о том, чтобы послезавтра наступило сегодня. Они измучены болезнью и дикой болью, которая становится неотъемлемой частью их жизни. Конечно, у нас имеется достаточный арсенал обезболивающих средств, но организм больных быстро к ним привыкает и требует еще бо´льшую, не совместимую с жизнью дозу. В таком состоянии больные мечтают о смерти как спасении от всех мучений: физических и моральных…

— Я пойму больных, — сказала Даша, глядя прямо в глаза Маргарите Ильиничне. — Мне тоже предстоит испить эту чашу до дна и закончить свою жизнь здесь, в хосписе… Я больна СПИДом и перестала тешить себя надеждой, что буду жить еще долгие годы.

— При хорошем лечении и…

— У меня нет таких доходов, чтобы принимать нормальную группу витаминов, мне часто приходится экономить на питании, и я понимаю, что, при всем моем желании работать, никогда не смогу получать достаточно для хорошей антиретровирусной терапии. Но тот путь, который мне осталось пройти, я хочу пройти с достоинством и пользой для других.

— Разве вам не помогают родители?

— Я не хочу и не имею никакого морального права осуждать их за то, что они отказали мне в помощи. Для них слово «СПИД» звучит как три в одном: позор плюс проституция плюс наркомания.

— Впрочем, как и для большинства людей. Так уж мы устроены. Боимся СПИДа, как какой-то проказы, но преспокойно можем ухаживать за больным гепатитом, съесть немытое яблоко, купленное на рынке, выпить некипяченое молоко, забыть о мыле после пользования общественным туалетом и о существовании презервативов при сексе с незнакомцем. И каждому кажется, что страшные болезни не для него, они обязательно обойдут его стороной, а потом, когда приходит горе, у всех возникает один и тот же вопрос: «Почему именно я?»

Маргарита Ильинична замолчала, и в кабинете наступила звенящая тишина. Даша понимала, что здесь будет гораздо труднее, чем она предполагала, но отступать не собиралась.

— Работники хосписа стараются сделать жизнь больных в их последние дни, часы, минуты по возможности не такой страшной. Я не беру на работу людей бездушных и грубых. В вас, Даша, я не сомневаюсь, — сказала Маргарита Ильинична, — но сможете ли вы выдержать все это морально?

— Смогу, — ответила Даша. — Вы не смотрите, что я худая и бледная. Я — сильная. Я буду идти по оставшейся мне жизни шаг за шагом, и каждый шаг будет сделан с пользой. Здоровые и счастливые люди не задумываются о цене жизни, думая, что она длинная, что все успеется, что ее можно распылять налево и направо, проводя бесцельно и бесполезно драгоценное время. Но я теперь знаю, что она коротка и быстротечна и надо ценить каждый прожитый день, надо спешить жить! — горячо говорила Даша то, о чем уже не раз думала бессонными ночами. И она спешила высказаться, радуясь, что представился такой случай, что ее слушают и, главное, понимают. — Странно, но именно болезнь научила меня радоваться скромному цветку у дороги и шуршащим под ногами листьям, утром — восходящему солнцу, ночью — звездным дорожкам в бесконечное пространство, летнему теплому дождю и запаху озона после грозы. Я испытала предательство близких и дорогих мне когда-то людей, непонимание коллег, но не стала от этого меньше любить людей, не перестала им верить. Может быть, я не права? В чем-то ошибаюсь? Я не знаю.

— Ты все правильно делаешь, Даша, — незаметно перешла на «ты» Маргарита Ильинична. — Нельзя впускать в свое сердце зло — оно источит тебя изнутри, как червь. Чем больше мы отдаем, тем больше имеем — таков закон жизни. Не надо думать о том, сколько нам осталось, надо радоваться и ценить то, что есть сегодня. А это большой талант, и он дан не каждому. Ты мужественная и сильная девушка. Я убедилась, что Виталий Степанович был прав, и уверена, что ты справишься. Можешь несколько дней походить, присмотреться, чтобы не быть шокированной увиденным.

— А можно мне выйти на работу сразу? Завтра, например?

— Можно, — улыбнулась Маргарита Ильинична. Эта улыбка была грустной, мимолетной, но такой искренней.

Когда Даша вышла из кабинета, Маргарита Ильинична вслед перекрестила ее, прошептав: «Дай Бог тебе силы, детка!»

Восьмой месяц Сергей возвращался по вечерам в свой просторный, шикарный, но пустой дом, где его никто не ждал. После смерти Виталины он с головой окунулся в работу. Сергей и до этого слыл трудоголиком, а теперь начал работать с еще бо´льшим рвением и неистовством, даже жестокостью. Он открывал дочерние предприятия в отдаленных друг от друга местах и без устали и отдыха метался между ними, не жалея ни себя, ни своих подчиненных. Его сотрудники не могли не заметить перемены в шефе после смерти жены. С его лица исчезла приветливая улыбка, которую он навсегда спрятал в бороде и усах. Он стал замечать малейшие пробелы и ошибки в работе и разучился это прощать. Никто уже не удивлялся, когда он без предупреждения увольнял человека, опоздавшего на пять минут на работу или болтавшего по телефону не по делу. Сергей работал на износ и требовал того же от своих подчиненных.