Он пожал плечами.

– В тот самый момент, когда я начал работать над этой картой, я знал, что зеркало станет ее центром. Явившись мне, это знание не могло быть отвергнуто. С одной стороны, добавление частички Теда в задуманный мною проект казалось вполне уместным решением. С другой, я боялся, что тем самым предаюсь определенного рода фетишизму. Но затем отверг любые опасения, и зеркало заняло свое место в центре карты.

– Вот и вся история, – завершил Роджер. – Ну, и?

– Не знаю, что сказать, – ответила я. – Я бы не обратила внимания, если бы ты не пялился на него во сне.

Он скрестил на груди руки.

– Поскольку я…

– Да, спал, но я все равно не знаю, что тебе ответить. Ты был в комнате Теда, а потом долгое время провел у стены в другой комнате. Не пойми меня неправильно. Я думаю, этому есть причина. Я думаю, что ты много времени потратил на изучение смерти Теда, и это сыграло свою роль.

– Я должен разобраться. Если Тед хочет выбраться из бардо…

– Я понимаю, – сказала я. – Я понимаю, зачем ты все это делаешь. Я лишь хочу сказать, что, может, для тебя это слишком тяжело.

На этом наш разговор был окончен. Роджер заявил, что ему нужно время на обдумывание данного вопроса, и мы молча продолжили завтракать. А после Роджер поднялся наверх, принял душ и скрылся за дверью своего кабинета.

* * *

Поэтому когда я почувствовала знакомые спазмы внизу живота и поняла, что не была беременна… До того момента я находилась в подвешенном состоянии и не могла сказать с уверенностью. Я не покупала тест на беременность, потому что не хотела сглазить хоть что-то хорошее, что могло бы случиться в моей с Роджером жизни, но я откопала книгу с детскими именами, купленную во время первой беременности, и пролистала ее. Я размышляла о детской комнате. Несколько комнат стояли без дела. Самая близкая к нашей спальне, та, что напротив ванной, могла вполне подойти. Мы бы выкрасили стены в бледно-зеленый, постелили новый ковер, купили кресло-качалку – или даже диван-качалку. Беременность все еще представлялась мне серией разрозненных картинок из журнала, и когда я в полной мере осознала, что мне не дано будет испытать что-то большее, чем это представление, – тест на беременность так и не оказался в моей корзине с покупками; книга с именами отправилась обратно на полку; комната для гостей осталась комнатой для гостей, и сожаление острой иглой пронзило меня. Я поднялась по лестнице в уборную на втором этаже – книгу я читала в передней гостиной, – и горячие слезы застилали глаза. К тому времени, как я открыла шкафчик, мои щеки были уже мокрыми. Однако в разгар настигшей меня печали, после острого сожаления об упущенной возможности, в груди теплилось облегчение, которое в тот момент казалось предательством, очередным актом измены, подтверждающим мое нежелание и мою поверхностную приверженность задуманному. На мгновение меня охватило чувство… Ощущение собственной никчемности, и я громко всхлипнула.

Я знала, точно знала, что причины были в другом. Если бы со мной случилась беременность, я бы вложила в нее всю себя. Но Роджер… Ситуация с Роджером доставляла беспокойство. Во-первых, его ночные похождения; это зеркало совсем меня не радовало; а еще эти два события, произошедшие в контексте Общей Странности, к пониманию которой мы не приблизились ни на йоту, и которая переставала казаться общей, поскольку все в большей мере выпадала на мою долю. Говорят, не существует идеального момента для рождения ребенка. Справедливо, но я считаю, что ребенок заслуживает лучшего.

* * *

За полторы недели не было ни одной ночи, когда бы я не просыпалась, словно по будильнику, ровно в три и не видела Роджера, сидящего на краю постели. Затем он поднимался и выходил из комнаты. Его путешествия – так я их называла – состояли из двух этапов. Во время первого он направлялся в одну из частей дома (а один раз и на улицу), связанную с Тедом. Конечно, под это описание подошел бы любой уголок, но в определенных местах эта связь была особенно сильна. Безусловно, детская Теда, а также третий этаж, на который он переехал, когда стал подростком. Мы поднимались туда несколько раз. Частенько Роджер приводил меня в гостиную. Наверное, там они вместе смотрели бейсбол. Куда бы ни приводил его первый этап лунатизма, второй заканчивался в одном и том же месте: в его кабинете, где он вставал перед картой – на которой с каждым днем появлялось все больше записей, – и вглядывался в зеркало Теда. Иногда он заканчивал обход через сорок минут. Но однажды он вернулся в постель только с первыми лучами солнца, заглянувшими в окна. Я вставала вместе с ним каждую ночь, движимая беспокойством и любопытством; его успешные самостоятельные передвижения по дому усмиряли беспокойство, но в то же время распаляли любопытство с каждым новым пунктом остановки.

Через несколько часов, за завтраком, я пересказывала ему маршрут наших ночных прогулок. Дошло до того, что он первым начал затрагивать эту тему. Пока я наливала себе кофе, он осведомлялся: «Итак, куда же привели меня ночные странствия на этот раз?» Он пытался изобразить хорошее настроение – и я изо всех сил подыгрывала ему, – но в голосе слышались нотки тревоги. Каким бы непринужденным ни пытался казаться Роджер, ночные похождения беспокоили его. Не настолько, чтобы последовать моему совету и перестать проводить в кабинете все свободное время. Ну, а визит к доктору я даже не рассматривала. Раз в день-два ему приходили новые посылки. Господи, чего только не продают на eBay. Он заказал восемь или десять фотографий площади Кабула, которые, объединившись, составляли панорамный вид. Роджер развесил их по всему кабинету, и с середины комнаты открывался вид на площадь, словно из окна дома. Нам пришел пакет коричневого грунта, который, как клятвенно утверждал продавец из штата Мэн, прибыл из самого Кабула. Роджер аккуратно отрезал небольшой кончик и тонким слоем засыпал улицы макета, построенного на столе, оставив большую часть грунта для площади. Еще была крошечная коробка, в которой лежал кусок оплавленного металла, завернутого в хлопчатобумажную ткань.

Я спросила Роджера, что это такое. Он ответил:

– Осколок противотанковой гранаты.

– Той, что убила Теда?

– Насколько могу судить, – произнес Роджер, изучая осколок, – да, это именно она. Снаряд РПГ-7.

Тогда-то я и решила, что нам пора бежать из Дома. Если не навсегда, то хотя бы на неделю-другую. Сопровождение Роджера в его ночных путешествиях начинало сказываться на мне. На третью ночь я была измучена; через неделю я валилась с ног; через полторы я стала живым мертвецом. Должно быть, когда я увидела, что он держит в руках этот кусок металла, словно святыню… Что ж, я не знала, стоит ли мне забиться в истерике от смеха или броситься в слезы.

* * *

Ранее в тот день случилось кое-что еще. Вместе с посылкой для Роджера почтальон принес письмо, предназначавшееся мне. Вместе со счетами и рекламными буклетами оно лежало на кухонном столе; там я его и обнаружила, когда пришла заморить червячка. На конверте не было обратного адреса, но на почтовом штемпеле значилось: Провинстаун, Массачусетс. Почерк скакал и расходился во все стороны острыми углами – так пишут старики. Почерк показался мне знакомым, но только тогда, когда я поддела пальцем сгиб, распечатала конверт и вытащила сложенные в него листы, поняла, почему. Письмо было от Виолы Бельведер.