Земля, казалось, постепенно развивалась, чтобы это развитие увенчалось славным событием, возникновением человечества. Схема, по большому счету, соответствовала тому, о чем написано в «Бытии», особенно если принять, что шесть дней творения были на самом деле шестью большими периодами или что Библия описала лишь последний акт Творца, создание наших предков.

В 1830 году Чарльз Лайель (1797–1875), молодой юрист, ставший геологом, бросил вызов подобным представлениям. Лайель собирал окаменелости во Франции и Италии, изучал геологию в Оксфорде под руководством катастрофиста Баклэнда, но оказался не удовлетворен взглядами наставника.

Что мы можем показать, – спрашивал Лайель, – если мы предположим, что геологические силы, оказывающие влияние на Землю, все время были примерно одинаковыми (униформными)? Он стал лидером направления, названного униформизмом, и в своих работах пытался выяснить, насколько много мы можем узнать об истории нашей планеты, используя принцип единообразия условий для всех эпох и времен.

Лайель видел, что даже в наше время Земля в достаточной степени активна с геологической точки зрения – извергаются вулканы, случаются потопы, действуют землетрясения и эрозия. Что, если скорость изменений, определяемых этими факторами, всегда была одной и той же и не будет ли ее достаточно, чтобы объяснить все, что списывали на разрушительные катастрофы?

«Будет», – сделал он вывод и изложил свои заключения в трехтомной работе «Принципы геологии» (1830–1833). Впоследствии он несколько раз переписывал ее, аккуратно внося в исследование новые данные, полученные самим Лайелем или его коллегами.

Униформианство Лайеля стало смелой попыткой избавиться от катастроф и отсылок к божественным чудесам вроде Ноева потопа. Он сам хотел, чтобы геологи были свободны в своих интерпретациях истории Земли, чтобы их не сковывало мнение церкви.

Сам по себе он оставался глубоко религиозным человеком, он верил, что человек – уникальное существо, обладающее моралью и особым предназначением в этой Вселенной.

И он более ясно видел, что идея последовательного творения, которой придерживались некоторые катастрофисты – когда после всякого катаклизма появляются новые виды, – лежит в опасной близости от главенствующей в наши дни теории эволюции. Там, где катастрофисты сравнивали окаменелости глубоких и неглубоких слоев и наблюдали прогресс. Лайель утверждал, что нет никакого развития.

Он оказался очень воодушевлен, когда труп мамонта нашли в одном из очень глубоких, древних слоев. Обычно подобные ископаемые обнаруживали в стратах, относящихся к недавнему прошлому, так что находка вроде бы доказывала, что для живых существ, за исключением человека, невозможна никакая эволюция.

То, что выглядело прогрессом, на самом деле не более чем игра случайности. Только небольшое количество видов, существовавших в доисторические времена, сохранилось в виде окаменелостей.

Чарльз Лайель помог создать современную геологию, выдающимися были и его размышления по поводу того, как должна развиваться эта наука, и его обширная полевая практика. Он показал, что наша Земля имеет долгую историю и большая часть того, что в ней происходило, может быть объяснена с помощью наблюдений за тем, что происходит сейчас, с использованием современных геологических событий и сил. Молодой натуралист Чарльз Дарвин оказался очень впечатлен «Принципами геологии» и взял первый том с собой (а другие два были посланы ему почтой), когда отправился в кругосветное путешествие на корабле «Бигль».

Дарвин говорил, что он смотрел глазами Лайеля на мир геологии – мир землетрясений, минералов и окаменелостей – на протяжении всего плавания.

Вот только он пришел совсем к другому умозаключению по поводу ископаемых.

Если вы отправитесь на прогулку в сельской местности, то вскоре окажетесь меж деревьев, цветов, животных, птиц и насекомых, обитающих в той части света, где вы живете. Если посетите зоопарк, то сможете посмотреть на экзотических зверей и растения из дальних стран. Заглянув в музей естественной истории, обнаружите ископаемых вроде скелета динозавра, которому миллионы лет.

Человеком, который понял, как связаны все живые существа и окаменелости, стал скромный, тихий мужчина по имени Чарльз Дарвин (1809–1882).

Он изменил даже наш взгляд на самих себя.

Карл Линней (глава 19) давал имена растениям и животным, держа в уме мысль, что биологические виды неизменны. И мы до сих пор используем его систему обозначений, поскольку мы знаем, что хотя живые существа и изменяются, но происходит это очень медленно.

Да, вид имеет реальное значение, позволяет отличить одно существо от другого, но внутри вида всегда есть вариации. Дети могут отличаться от родителей, быть выше или ниже, иметь другой цвет волос, иную форму носа. Молодые плодовые мушки, или дрозофилы, кишащие вокруг сгнивших фруктов, которые падают с деревьев летом, тоже могут отличаться от своих предков, но благодаря их размерам это несколько труднее заметить. Легче увидеть разницу между щенками или котятами одного помета.

Дарвин догадался, что вариации между поколениями имеют важнейшее значение, видим мы их или нет. Пусть даже не всегда мы, люди, можем оценить их, природа делает это, безо всяких сомнений.

Дорога Дарвина к этому научному озарению оказалась полна приключений и напряженных размышлений.

Дед и отец Дарвина были успешными врачами, дедушка. Эразм Дарвин, имел собственную теорию эволюции живых существ и писал поэмы научного характера. Детство Чарльза прошло счастливо, даже несмотря на то что его мать умерла, когда ему исполнилось восемь. Он рано обнаружил в себе любовь к природе и проводил эксперименты с помощью химического набора.

В школе Чарльз ничем не выделялся, и отец отправил сына изучать медицину в университет Эдинбурга, но тот куда больше интересовался естественной историей и биологией. Увиденное во время первой хирургической операции вызвало у молодого Дарвина шок, его едва не стошнило, и он понял, что не сможет быть врачом.

Всю жизнь Дарвин был очень чувствителен к чужому страданию.

После неудачи в Эдинбурге он отправился в Кембридж, чтобы получить степень бакалавра искусства и в последующем стать клириком. Он сдал экзамены без трудностей. Затем стало ясно, что Кембриджский университет сыграет важнейшую роль в жизни Дарвина из-за той дружбы, что возникла у него с профессорами ботаники и геологии.

Именно наставники вдохновили Чарльза на то, чтобы стать натуралистом. Джон Генслоу взял его с собой собирать ботаническую коллекцию для Кембриджа. Адам Седжвик отправил студента в Уэльс изучать минералы и окаменелости. После этой поездки Дарвин получил степень и очутился в тупике, не зная, что делать дальше.

Выручило его необычное предложение: не желает ли он стать «джентльменом-натуралистом» на военном корабле Его Величества «Бигль», который под командованием капитана Роберта Фицроя вот-вот отправится в кругосветное путешествие? Отец сказал «нет», но дядя Дарвина убедил брата, что это на самом деле отличная идея.