окончание, кажется, загорается одно за другим. Он двигает лед, пока я не чувствую, что он прижимается к моему входу, и мое тело автоматически сжимается, когда он проталкивает его внутрь.

Я вскрикиваю, не в силах остановиться.

— Посмотри на себя, моя идеальная маленькая грязная шлюшка. — он следует за кубиком льда, вводя лишь один палец. — Только для меня, ты понимаешь?

— О боже! — я хнычу, когда он добавляет второй.

— Отвечай, — грубо требует он, проводя пальцами по растаявшему льду, от которого все стало мокрым, мои бедра и кровать под моей задницей.

— Только… — вздыхаю я, пытаясь сжать бедра, нуждаясь в большем. — Для тебя.

— Именно так.

Я чувствую руку между моих ног, которая погружается в меня, его пальцы сгибаются, чтобы провести по этому сладкому месту внутри, дразня его, чтобы заставить меня стонать. И когда на меня обрушивается внезапный поток ледяной воды, я впадаю во внезапный оргазм, который затягивает все вокруг. Моя киска дико сжимается вокруг его пальцев, а затем его рот оказывается на мне, язык проникает внутрь, нагревая кожу. Когда его язык щелкает по моему клитору, пальцы не прекращают ритмичные толчки, входя и выходя. Где-то я слышу свой крик, крик о большем, крик о пощаде, но он толкает меня дальше, лижет меня, пробует на вкус, прежде чем медленно опустить меня.

Ослепленная и слабая, я чувствую, как он отцепляет одну из моих ног, обхватывает меня за колено и поднимает ее вверх, пока она не упирается в его голое бедро. Я была в таком забытьи, что не могла сказать, когда он снял одежду, но он снял, и его твердый член уже толкался в мою чувствительную плоть, моя киска пульсировала и сжималась вокруг него, более чем готовая и желающая принять его.

Он застонал, погружаясь в меня, все его тело напряглось, пальцы сгибались там, где он все еще держал мою ногу, открывая меня еще больше, чтобы я могла принять его значительную длину.

— Черт возьми, — рычит он. — Блядь. Так хорошо, светлячок. Ты создана для меня.

— Да, — кричу я, обхватывая ногой его спину, чтобы еще больше притянуть его к себе. Я хотела видеть его, смотреть на него, пока он трахает меня вот так. Словно прочитав мои мысли, он внезапно срывает повязку с моих глаз, свет шокирует, но мужчина не останавливается.

Его бедра впиваются в мои, наши тела сталкиваются, прежде чем он вытаскивает член и снова вставляет. Снова и снова. Он вдавливает меня в матрас, мое тело сотрясается от каждого глубокого толчка. Это было дико и прекрасно, это было похоже на грех в самом святом смысле. Я бы поклонялась этому мужчине. Поклонялась ему всеми способами, которых, как он считает, он не заслуживает. Я бы целовала каждую трещинку в его душе и скрепляла эти осколки вместе. Пусть он использует меня, питается мной, если ему так этого хочется.

Я чувствовала себя связанной с ним так, что это казалось невозможным, как будто наши души всегда были обречены на встречу.

Мы нуждались друг в друге.

Его губы внезапно прижались к моим, его член медленно, но глубоко входил в меня, и я почувствовала, как снова напряглась, предвкушая оргазм с каждым толчком и движением его бедер.

Я не ожидала, что все произойдет именно так.

Влюбиться в сводного брата — худшее, что я могла сделать, и все же я ничего не могла с этим поделать. Он держал мое сердце в своем кулаке, владел мной полностью и бесповоротно, а я ничего не могла сделать, чтобы остановить это.

Я ощутила, как наши узы становятся все крепче и крепче, когда он вошел в меня, его губы слились с моим, держа меня так близко к своему телу, насколько это физически возможно.

Мое тело взлетает от наслаждения, кожа пылает, когда он доводит меня до оргазма Своим членом мужчина глубоко входит в меня, его поцелуи добавляют жара.

— Атлас, — прошептала я ему в губы, когда он наконец приподнялся.

В его взгляде есть что-то такое, что отражает мой собственный. Разница между нами в том, что в этих проникновенных глазах скрыта многолетняя боль, разбитое сердце и тоска. Годы страданий.

— Я знаю, — прошептал он мне в губы. — Я знаю, светлячок.

Он никогда не отдаст мне свое сердце, не так, как я этого хотела, и мне придется довольствоваться лишь разбитыми осколками.

Все, что у меня осталось, — твое.

Но что от него осталось?

Что такого случилось, что сделало его таким? Что причинило ему такую боль?

— Давай со мной, светлячок, — шепчет он. — Мой светлячок.

Он протягивает руку между нашими телами, прижимает большой палец к моему набухшему клитору, и я взрываюсь вокруг него, откидывая голову назад в наслаждении, и его тело следует за мной, изливаясь в меня. Его член подрагивает, когда он опустошает себя, мужской стон удовольствия эхом разносится по комнате.

Осознание того, насколько глубоки мои чувства к нему, только усиливается, когда он снимает с меня веревки и несет нас обоих в душ, усаживает на плитку под струями и просто держит меня. Он держит меня так, словно я самое дорогое, к чему он когда-либо прикасался, его руки гладят мою остывающую кожу, снимая с меня кайф, от которого у меня перехватило дыхание. Он гладит меня по спине и шепчет мне в волосы слова, которые я не слышу, но они согревают меня.

А когда простыни сменились и стали чистыми, он прижал меня к кровати, просунул руку между грудей, к сердцу, а его лицо прижалось к моей шее, и он заснул.

Я впервые видела, чтобы он уснул так спокойно и быстро. Мужчина лежит, его рука покоится в области моего сердца, а я смотрю на него, зная, что никогда не смогу забыть.

Я не смогу удержать его.

Он никогда не позволит.

И я никогда больше не встречу такого мужчину, как Атлас Сэйнт.

Глава 29

◦●◉Атлас◉●◦

Всему хорошему приходит конец.

Однажды мне сказали, что тех, кто тебе дорог, не стоит держать в клетке. И я даже не сомневался в этом, когда однажды Ашер пришел домой с поляны с несколькими светлячками, запертыми в банке. Я сразу же сказал ему, что нужно их выпустить, что это нечестно по отношению к жукам — держать их в банке, когда у них есть целый мир, который они могут исследовать.

И мой собственный светлячок, она была бы обременена мной.

Не стану отрицать, что я узнал ее взгляд, которым она смотрела