class="p1">В суматохе мы искали друг друга. Но я терялся. Потому что ждал чего-то. И это ожидание лучше чувствовала бабка: «Твой отец хороший был! Меня, бывало, обнимет и говорит, что не хочет уезжать!..»

В глубине души я тоже не хотел уезжать. И боялся, что эта схожесть с отцом выглядит предательством. Мне хотелось, чтобы все успокоились, вновь запели хорошую песню. Чтобы была в ней «светлая сила» – единственная, которая могла унять маму!

– Ноги моей здесь больше не будет!

– Оставь хоть ребенка!

– Не трогайте моего сына!

Ощущение «светлой силы» угасло; солнце кануло за темным лесом.

Я почти ненавидел бабку, потому что не уступила, потому что чувствует нужную силу (так необходимую сейчас мне) и пользуется единолично.

Тетки на кухне мыли посуду.

Сырые тарелки издавали хрусткий звук.

– Да что ж у вас в родне такое жестокосердие? – как всегда, расстроилась жена дяди Гриши. – Столько лет живу, не могу привыкнуть!

Мама находила меня как свое спасение:

– Одевайся быстрей!

– Варя, куда ты на ночь глядя?!

– Оставьте нас!..

На улице уже подморозило, ноги скользили по застывшим колеям.

С боку темнела высокая железнодорожная насыпь… Такой же ночью, только несколько лет назад, бежала мама из дома с грудным ребенком – каким-то орущим свертком. Прожектор поезда ослепил ее, будто она хотела броситься на рельсы. Не знаю, каким образом вошел в меня тот давний страшный гудок. Но, видимо, с того момента я впервые отлепился от матери.

А сейчас мы шли в полной тишине. Хотя нужно было говорить! Надо было вытеснить из души тяжелые чувства. В этом возрасте еще можно принять все случившееся как что-то необъяснимое.

И это произошло!

Я услышал странный звук, непонятно откуда идущий. Как будто бы с неба. Словно шелестел тонкий лед: когда идешь по застывшей луже, а он все гнется, звенит, и трещины расползаются с трассирующими щелчками…

Последнее, что я смог осилить, поднимаясь по переходному мосту к вокзалу: освещенная станция в лунной пороше, – с прожилками рельс и множеством неподвижных вагонов – была похожа на большой капустный лист с гадкими бурыми гусеницами.

Словарь

1

Чувство вины перешло ко мне по наследству от отца. (Виноватость угнетала душу, но приучала к терпению.)

Однажды в конце очень долгой морозной зимы мама надоумила написать письмо отцу:

– Пусть вышлет сухофруктов! У них дешевые, и выбор большой…

Вот так вдруг предложила невозможное – вступить с отцом в переписку! Выказать свою гордость, а может, детский гнев.

– Пусть не волнуется за расходы, напиши, что это в счет алиментов.

Отец добровольно обещал платить до восемнадцати лет. Сумма неизменная, как его слово.

Я начал писать черновик, как школьное сочинение: «У нас еще зима и не хватает витаминов…»

– Напиши, что ты хорошо учишься!.. Особенно по математике…

– Может, что яблони в Таленском саду вымерзли?

– Не надо про сад.

– Что у нас новая квартира, отдельные комнаты!

Мама кивнула и пошла на кухню:

– Подумай, пока один…

Листок лежал на новом полированном столе, учебники на краю в стопку. За окном прилетела стая свиристелей – облепили яблоню и клюют мерзлые ранетки. Опять яблоки! «Вот привязалось, будто пухну с голоду!»

Из открытой форточки доносился шелест фольги – свиристели щекочут под мышками старушку-зиму!

Долго я не мог найти слово, с каким обратиться к отцу. В голове вертелась громоздкая фраза: «Здравствуйте… товарищ (зачеркнул) обратный адресат (зачеркнул) человек, отчество которого я ношу». Мама подсказала просто: по имени-отчеству. И отец составился из двух слов, но даже они с трудом появились в заглавии листа.

Боже, как стыдно! Обратился внезапно, с размаху, отчаянно! Обида выпирала между строк. Слова разлетались в дребезги, как снежки об ледяную крепость, что стояла в нашем дворе.

Письмо получилось бездумно-нарочитое, невозможное и для понимания, и для сомнения в его искренности.

Сочинял я долго, даже тайно залез в старый мамин ридикюль. Но уже не было стыдно. Наоборот, у чувства измены появился привлекательный оттенок. Оно стало советчиком и тайным другом.

Вынул фотографию молодого мужчины в шляпе, с надписью на обороте: «Над моей жизнью прошел шторм, разметав года и людей. Хочу, очень желаю, обрести с тобой счастье и покой!» Отец нарушил свою клятву. Или остался верным чему-то другому?

Мне тоже хотелось быть верным. Упереться во что-то всей силой души. Пообещать – и стоять насмерть!

Написанное письмо я не перечитывал. Запечатал конверт и сразу почувствовал легкость: будто нас только что прервали, и отец продолжает слушать меня. Ведь он знает все движения моей души и разберется в моих мыслях. А просьба о сухофруктах – только предлог. Главная просьба: чтобы не мучился. У меня все хорошо! Только вот встречу в будущем я никак не предлагал…

2

Через месяц пришла посылка!

Был уже яркий мартовский день. Хрустели ветви кленов, пахло морозным черносливом, что лежал, должно быть, в посылке и даже немного слипся.

На почте был другой запах – картона и сургуча.

Мама быстро заполнила бланк, и на прилавок вынесли маленький пакет. Перепутали что-то. Но надпись верна: Ойниной Варваре Владимировне. Фамилия разорвана, читалась как: «Ой, не ной!»

Обратный адрес: Чимкент, до востребования. Ну, правильно: южный город, полный солнца и фруктов.

Почерк с наклоном влево, узкий и рачительный. Остался неизменным за прошедшие годы. В графе для писем – пусто. Наверно, подумал, что говорить со мной еще рано, и главное – объяснять что-либо. И не надо!

Отойдя в сторонку, мы разорвали плотную бумагу, кроша ломкую печать, и вынули новую коричневую книгу – Орфографический словарь русского языка.

В голове мелькнуло: в письме было много ошибок! Будто в школе схватил «двойку». А может даже – «кол»!

Дома я бросил словарь на стол и пошел на улицу.

Еще зимой, когда горы снега в нашем дворе достигали высоты второго этажа, ребятня и взрослые вырубили на двух вершинах крепостные стены, с зубцами и бойницами. Пацаны возили на санках выработанный снег и складывали его отдельно – выбирая себе бомбы и гранаты.

А потом начинался штурм крепости! Мы делились на две стороны: одни оборонялись, другие наступали. Кто были наши, а кто не наши – зависело от победителей.

К весне крепостные стены сильно оплыли, зубцы стерлись, бойницы забились. На солнечной стороне чернели вмятины, покрытые утренней коркой, а склоны горы сильно обледенели.

В тот день мальчишки рубили на них новые ступеньки.

Сверкало солнце, влажно подтаивали снежные крошки на штыковой лопате.

Мимо нас шли студенты. Остановились на минутку и метнули по снежку, вспомнив недавнее детство. Засмеялись, пошли дальше.