Кучуки, и славные в мужестве, Иленичи

Идут, которых предки в славе попробовали

Когда за короля здоровье свое на окопах смело, дали.

Когда уже Титан золотой скрыл в море голову

Ночь из пещер выводила темноту Харонову.

Но месяц светил ясный наших немцев щуря

И по полям рассыпанным лучом скача.

Король, от своих заблудившись, вчетвером уходил

Пока литовский шляхтич Вол[198] ему не попался.

Там же их в одном месте когда немцы погнали

Едва всех и с королем вместе не взяли в плен.

Но на болото убежали, там Вол, с коня слезши

Начал стрелять, с колчана стрелы рассыпав.

Когда несколько немцев ранил, то наступать не смели

В том тоже малом числе взять короля не надеялись.

Вернулись, к своим, король тоже вынырнул из болота,

Пешком двинула его в неволи неохота. [317v]

И когда уже был со страха свободный, на воле

Вол валаха (коня) свежего имея на поводе

Дал королю, ибо его под ним уставший

Измучился, был так как в бегстве, лучше конь резанный.

Так же с королем Вол ушел от немецкой погони

И из этой где тюрьма и смерть была, топи.

К Нишаве прибежали, дыша по этой оказии,

И Рытвянский ехал приветствовать короля, идя из бани

Благодаря Бога, что его вынес из этой тревоги

Хоть неприятельский меч других побил сурово.

Король сказал: «Ты в бане мылся, рыцарь, милый

Поляки с Литвой при мне, кровью собственной мылись!»

Но плача сказал: «O, Боже, которого защита

Здоровье, мое, в тело есть с полной короной

Который меня сегодня сам из рук неприятелей надменных

Вырвал и люди моих от их оков твердых

Хоть меня за грех покарал, но господь

Вырвал меня сильным благородным спасением

Мощью вечного слуги, верного, о Боже

Ибо кто что более умелого когда сделать может,

Как умелый Вол, который меня от смерти освободил

И кровью неприятельской стрелы свои покровавил.

Сейчас вижу, о Боже, что не простил

Еще меня с государством моим, когда такое изволил

Дать мне сторожа в погибели, могу сказать не Вола,

Но в его фигуре подобие ангела. [318]

Тебе будет честь и хвала, Тебе, о мой господин

Который потерянным дает от смерти спасение!»

Так говорящему слезы по рту, по лицу

Плыли, и плач, в нем с молитвой виден.

Смотрит плача на Вола, удивляется, его рукам,

Которыми его защитил, конца не имеет благодарностям.

«И что же достойного тебя, слуга хороший

Должен дать за этот поступок, что это бдует за дар щедрый?

Сперва сам Бог это вознаграждение тебе пусть заплатит

У меня и моих потомков в умении не потерял»

Так сказав, в гродненском ему уезде дал землю

В наследство, в котором его и сегодня сидит племя.

И за то, что стрелами в этой защитил его тревоге

Дал ему стрелы герб, регалию Богория дорогую

Две железки, снизу и сверху имея

Ибо правой рукой и там, и там лук вытягивала рука.

И с этим гербом Юрий Вол умением полон

Оставил нам потомство в этой стране обильное

Воловичей дом славный[199], в мире и в войне

Советом, мужеством украшающий отчизну достойно.

Так этой битвы неудачной поступки прусских крестоносцев писанные старосветские хроники русские и литовские, истории некоторые Длугош описывает, Кромер также, lib.23, fоl. 347; Меховский, fоl. 316, lib. 4 саp.

60; Ваповский, fоl.278; Гербортус, fоl. 295, lib. 6 и т.д.. Но ПЛП «не делают никакого упоминания об упомянутой уже помощи войск литовских, или по поводу какой благодарности, или неосознанности чужих историй». [318v] Кромер, Меховиус, Длугош об этом поражении, не сколь вредном как срамном пишут, ибо едва шестьдесят шляхтичей убито, из которых были благороднейшие: Петр Щекочинский, подканцлер, Николай Морский, хорунжий сендомирский, Ян Завиша, Черного сын, староста коленский и Ян Рызыньский, и триста тридцать взятых в плен, среди которых были благородне[j]шие: Лукаш, граф из Горки, Николай Шарлевский, воевода иновроцлавский, Ян Щасный, Тарновский[200], Ян и Николай Рытвянские[201] (а третий, как летописец русский свидетельствует, Дерслав Рытвянский, короля в стирке из баней вышедши приветствовал), Идзи Суходольский[202], Ян Мелештынский, Сендзивой Леженский, Петр Стрыковский[203] и Варфоломей Oгродзенский, и эти в Мальборк, в тесную тюрьму были посажены.

Убитых наших трупы, повязав за ноги и руки, конные волочили и метали вопреки человечности, которая и неприятелей похороны сделать, говорит. Лагерь тоже весь немцы добыли, в котором четыре тысячи возов казенных взяли. А летописец литовский, без довода написанный, эту битву проигранную с Ежиком, королем чешским[204] под Вроцлавом кладет. А построение, и бегство королевское в Хойницы направляет, в чем мерзко и чрезмерно ошибается.

Ошибки летописцев литовских во времени, месте и неприятеле, об этом поражении Казимира и его бегстве из-под Хойниц

Первая фальшь летописцев, что Ежик Подебрадский[205] в то время еще королем чешским не был, когда эта битва и [319] поражение случилось, ибо в это время Ладислав, молодой сын Альбрихта, императора умершего (на место которого, Владислав Ягеллович королем венгерским взят), был королем в Чехии и в Венгрии. Елизаветау сестру родную императора, упомянутых королевств наследницу взял Казимир, король польский, в брак что перед своим поражением. Вторая фальшь, что это поражение согласно всем хронистам под Хойницами было, в которые едва ли должен был Казимир удрать, ибо еще крестоносцы в то время Хойницы держали. Третья, что ПЛП – великий хаос есть и далекий путь, удирать из Вроцлава к Хойницам, что ПЛП в действительности не было. Четвертое, что сами желетописцы вопреки самим себе [говорят], что битва была именно под Хойницами, свидетельствуют, говоря и [z] выдвигался – мол – король Казимир со всеми войсками польскими и литовскими к Хойницам, и под Хойницами их построил, и т.д… Затем дальше говорит так: «В действительности двигался почти к Вроцлаву», что есть фальшь ПЛП «по разности местности самая мерзкая». Пятая фальшьлетописцев, что должен был написать, ПЛП отход шляхты и городов прусских от крестоносцев и переход во власть и защиту Казимиру, из-за чего