Я обнаружил, что иногда одно единственное пятнышко может создавать до трех-четырех ворот. Стоило сместиться на полметра в сторону, и временное перемещение повторялось. Я специально сравнивал эти пласты при помощи хроновизора и, как ни странно, оказалось, что иногда между ними бывают значительные временные промежутки.

Во второй половине дня начиналось истощение. Как моральное, так и физическое. Просветленное блаженство сменялось апатией. В суставах появлялась неизменная дрожь. Но азарт проходил не сразу. Уходило еще два-три часа, прежде чем я понимал, что сегодня кайфа больше не будет, а усталому телу нужен отдых.

Я ехал обратно, осознавая, что снова затянул рабочий день и переутомился настолько, что думать о благоустройстве жилья бессмысленно. Вернувшись, я наспех ужинал, засветло валился в кровать и засыпал. Иногда, правда, перед сном я выходил на плац и стрелял по плакатам, изображавшим ненавистных мне в прежние годы милитаристов. Подтянутые люди в формах смотрели на меня удивленно и чуть укоризненно, в то время как я с яростью решетил их туловища. На самом деле я их больше не ненавидел, ярость была направлена на зеленых тварей, сделавших меня монстром.

Несмотря на плохое зрение, со временем я научился недурно стрелять по пустым консервным банкам.

На территории части находились ангары, в которых стояли бэтээры и бээмпэ. Попытки освоить эти боевые машины не увенчались успехом. Нельзя было одновременно управлять ими и палить в противника. К тому же броня вряд ли могла защитить от всеядных тварей.

Проходил день за днем. Я перестал вести счет временным переходам. Вероятно, их было уже не меньше десяти тысяч. Возможно, опыт давал мне какие-то подсказки, но я их не понимал: зависимость от очередной дозы кайфа, которую я начал испытывать, со временем так сильно мной овладела, что я стал превращаться из ученого-исследователя в безвольного наркомана.

Однажды, во время возвращения домой, повторилась галлюцинация. Я вновь ехал по улице, заполненной машинами. На этот раз я находился на своей полосе, и ничего особенного не произошло, только люди на автобусной остановке одновременно повернули голову в мою сторону.

Когда я доехал до светофора, в глазах у меня на миг потемнело, и я опять оказался один среди пустого города.

Прошло много дней, а мой «слепой поход» не заканчивался. Я похудел. Лицо заново покрылось растительностью, – правда, об этом я мог узнать только на ощупь: в зеркало я не заглядывал. Мой стильный наряд превратился в грязную робу, и, видимо, я не собирался его менять. Единственный раз за это время я заставил себя помыться, заехав в ту самую «Русскую баню», где последний раз мы парились с Русланом. После мытья я не почувствовал себя ни лучше, ни хуже, просто захотелось спать; вернувшись в казарму, я уснул, а наутро вновь помчался к разрушенным улицам.

Постепенно сам вид рассыпающихся стен и желтых барханов стал для меня привычен и привлекателен, и каждое утро у меня начало появляться ощущение, что я возвращаюсь домой, стоило мне вырулить к знакомым развалинам.

Иногда мне казалось, что я начинаю нащупывать нить, которая соединяет меня с хронокерами, что пришельцы обладают, если не разумом, то какой-то особой психологией, логика которой, хоть и не сможет быть понята мной окончательно, но сейчас, в этих снах-переходах открывается мне в своем первозданном неземном виде.

Порой я переставал замечать асфальт тротуара, штукатурку на стенах, окна, витрины. Я просто бродил по миру материи, созданному руками существ, подобных себе, и наблюдал, как теперь наступает второй этап истории сапиенсов, в котором они приносят сотворенный мир в жертву богам – непостижимым и незримым, – и происходит нечто такое, что находится за гранью человеческого понимания. Эти расслоения времени, переходы, сопровождающиеся чудесами духовного озарения, и встреча с пустотой заставляли меня забывать об объективности науки и достоверности фактов. Я не пытался уже ничего зафиксировать, просто шел сквозь слои времени к мигу первопричины.

Тем временем становилось теплее. Однажды я задумался, сколько дней прошло с тех пор, как я вошел в кафе «Колонна». Может, три недели, а может, и месяц. Календаря на часах не было. Я мог бы определить день многими способами, в том числе, с помощью хроновизора. Но мне было все равно…

В тот день я заработался допоздна.

Тело привыкло к перегрузкам. Организм, как мне казалось, постепенно перестраивался. За минувшее время в моих ощущениях произошли заметные метаморфозы. Я стал наркоманом со стажем, и теперь уже не только различал направление перехода в будущее или прошлое, но и мог, к примеру, понять, как далеко меня закинуло, и где я нахожусь по отношению к времени реальной Москвы – до него или после.

Уже по руинам поползли закатные тени, и я собирался возвращаться к джипу, как над головой послышался шум.

Я только что спустился с песчаного холма и сейчас стоял у подъезда восьмиэтажного дома, у которого была сожрана крыша. Предыдущий переход я совершил минут пять назад и теперь ходил по округе, присматривая место для последнего на сегодняшний день перемещения. Шум, напоминающий стрекот кузнечика, повторился, и я поднял голову.

Начиная с третьего этажа, стена была покрыта тушами гигантских тлей. Их было не меньше четырех десятков. Многие сидели по нескольку особей кряду, плотно прижавшись боками, другие располагались чуть поодаль, в одиночку. Минувший пир был окончен, а новый еще не начался. Лишь некоторые из тварей время от времени похрустывали штукатуркой и тут же ссыпали на землю отходы. У одной из тлей вздрогнули крылышки, и я снова услышал кузнечиковый стрекот.

Сбросив оцепенение, охватившее меня на минуту, я побежал к машине. Тут же дневное утомление дало о себе знать: одна нога зацепилась за другую, и я растянулся на асфальте.

Сверху раздался нарастающий гул. Перевернувшись, я глянул в пространство между домами.

В этот самый миг две тли совершали перелет над улицей. Зрелище было таким отрезвляющим, что мой организм тут же пришел в боевое состояние, давно уже непривычное в это время суток. Я вскочил, бросился к двери джипа, схватил автомат, передернул затвор и выстрелил в небо.

Пространство между домами было уже пустым, но вслед за выстрелом по всей улице прокатился недовольный стрекот сотен тлей.

Я покрутил головой, и мелкие волоски на коже стали дыбом.

На каждом из разрушенных зданий, даже на тех, которые я прежде считал уже покинутыми, сидели полчища насекомых.

Не помня себя, я щелкнул переводчиком стрельбы в положение «очередь» и выпалил оставшиеся двадцать девять патронов в скопление тлей.

Сначала ничего не произошло. Только, когда мои уши снова стали слышать, я различил многоголосый ропот.

Несколько десяток насекомых в разных уголках улицы оттолкнулись лапами от стен, взмыли в воздух и, вращая треугольными головами, стали перелетать с места на место. Их траектории пересекались, и мне вдруг показалось, что тли могут столкнуться и рухнуть на землю, но такого не произошло.