выдумал многоходовку. Операция называлась «Дедуля». В планах было так. Ну, первая часть плана уже осуществилась. Анька из крепости выкупилась и купила дом в Туле. Перешла в мещанское сословие. Уже не крепостная. Вторая часть — выдать её замуж за купца третьей гильдии. Но чтобы купец был еле живой и дедушка умер вскорости. Тогда Анна становилась бы вдовой купца, а это опять следующее сословие. На дочках купцов частенько разорившиеся дворяне женились, чтобы материальное положение свое улучшить. А купцы с радостью выдавали за них дочерей, чтобы внуки дворянами стали.

И Изотов легко среди своих знакомых такого дедулю нашёл. Старику было под сто лет. Он говорил, что чуть не при Перте родился. Даже если это Пётр второй, то один чёрт стольник. Сам дед уже ничего не продавал и не покупал. Лежал на кровати и умирал от водянки и старости, в вот внук его Тимофей Абросимов держал ресторацию в Туле и несколько раз подходил к Акинфию Изотову на предмет поставки ему кальвадоса и прочих эксклюзивных продуктов, а так же обучению повара у кухарки в «Провансе».

— Совместный бизнес и женитьба деда на Анне с заключением договора, естественно, что Анна кроме фамилии ни на что не претендует, — встретившись с купцом предложил Сашка.

— А ежели…

— Нет. Я потом на ней женюсь. Ничего вашего мне не надо. А поставки начнутся сразу как из церкви выйдем.

Купец согласился, и даже с попиком договорился, правда тот двести рублей пожертвования попросил на ремонт церкви, ну, не самые гигантские деньги. А тут Анна возьми и в оппозицию уйди. Не хочу мол ни за какого старика я замуж выходить мне только ты, дурень люб. Пришлось Сашке и про Шереметева рассказать и весь план три раза. А она всё одно двумя руками против. И только, когда Сашка перед иконой пообещал на ней жениться, пошла на эту «вантюру». Обвенчались. И старый купец не подвёл, через неделю отошёл в лучший мир. Анна стала вдовой и купчихой третьей гильдии Анной Абросимовой. А в Туле появился ещё один французский ресторан «Пьемонт». И сейчас Изотов с Абросимовым мутят открыть подобный в Москве вскладчину на троих.

Заказали Анне одежду подобающую богатой купчихе, и чтобы совсем пафосно было всех четверых слуг вдовы обрядили одинаково. Улан и Дондук получили синие шёлковые шитые золотом халаты, синие сафьяновые сапоги и шапки — значки с мехом чёрно-бурой лисы тоже синего сафьяна. А Ванька с Федором получили кафтаны и штаны тёмно-синего цвета и армяки тоже синие с оторочкой по капюшону и воротниками из чернобурки. Всё красиво, дорого и пафосно.

И последнее, о чём стоит упомянуть, так это о лошадях. Почему в тяжёлый дормез запряжено три фриза всего? А патамучто! Попробовали по-другому и ничего не получилось. Шайры слишком медлительны, битюга Афоньку поставили в пару, так фризы его загнобили, кусаются, и бьют смирную животину. А Ворон, наоборот, чуть фриза «Цыгана» не покалечил. В результате и выбрали тройку фризских лошадей. Ну, оказалось не так и страшно. Сани по укатанному снегу идут легко и пока три чёрных красавца справляются с дормезом. Дай бог и до Питера доедут не попав в снегопад и метель. Осталось вёрст двести. И на небе солнышко светит. Продержится два — три дня погода.

— Каспажа, — дархан Дондук — это то который безусый, поманил купчиху, — Ты только не обижайся, но я тебе один умный вещь скажу! Анька, — он голос до шёпота понизил, ты их пригласи в дормез. Я останусь, а Улан пусть в их сани сядет. Представишь меня, как дархана Дондука — это что типа дворян у калмыков. Тот, который Михаил Иванович Глинка — композитор нам может пригодиться. А второй тоже персонаж интересный. Шталмейстер двора! Там можно интересными экземплярами разжиться жеребцов. Или наоборот, стать поставщиком для императорского двора. Приглашай гостей в дормез, я плов разогревать поставлю.

Глава 17

Событие сорок второе

— Мальчик просто сдавал экзамен по математике, а затем внезапно его начало тошнить и он перестал понимать, где он.

— Вот до чего доводит математика.

Доктор Хаус (House M. D.)

— А в доме Рубановского на улице Грязной дом за нумером 14 вы вполне можете снять квартиру, — господа попутчики поклонились и пошли к своему экипажу, который стоял рядом.

— Это засада, — Сашка вышел следом за Михаилом Юрьевичем Виельгорским, поклонился в пояс, продолжая из себя азиата — калмыка изображать, дождался, когда попутчики отъедут, и оглядел печально громадину дормеза. Они остановились на окраине Санкт-Петербурга, дальше ехать было нельзя. Нет, не жандармы или прочие какие держиморды не пускали. Не пускали мощёные улицы. По голым камням даже их фризы отказывались тащить поставленный на полозья огромный и тяжёлый дормез. В центре Петербурга не было снега. Недавняя оттепель полностью растопила весь снег и теперь хоть и похолодало и снова чуть снега даже выпало, но центр города с его мощёнными улицами был совершенно бесснежен. Ветра от Финского залива утащили свежевыпавший снег на окраины.

— Карета нужна, — Анна вышла тоже проводить попутчиков и теперь вместе с Сашкой смотрела на широкие массивные полозья под их громадиной, которые стояли на камнях.

Сашка поморщился. Тут не одна карета нужна, а три как минимум, столько вещей с собой взяли, понадеявшись на размеры транспорта. И теперь, не доехав меньше версты или километра до цели, нужно всё это перегружать. Но и это бы ладно, а дальше что? Бросить дормез здесь? Да его мигом разворуют на запчасти или вообще уведут. Угонят. Как там в песне у Аллегровой: «угнала как чужую машину „девятку“, угнала у всех на виду, так открыто, что обалдели все». А оставлять сторожем Ваньку или Фёдора тоже не хотелось, по дороге наслушались от придворного конюшего про преступность в городе, типа, ночью ни в коим случае, господа, по улицам не ходите, добром не кончится.

А ведь начинало вечереть. Зимние дни — они короткие, тем более, на шестидесятой параллели, на которой Петр первый этого имени начал город строить. Это летом белые ночи, а зимой, вот три часа только ещё, а уже сумерки.

Последние три дня пролетели в дороге быстро. Анна блистала. И красотой блистала и знаниями. Это уличную цветочницу Элизу Дулиттл профессор Генри Хиггинс у Бернарда Шоу в «Пигмалионе» обучал всего шесть месяцев. И учитель был так себе, и один, и первоначальный уровень ученицы