все равно не понял. Понадеявшись, что он кричит что-то вроде «Входите!» или «Открыто!», я вошел. На заснеженном дворе стоял старый одноэтажный частный дом, очищенная каменная дорожка вела к нему и дальше, вглубь двора, где росли несколько деревьев. Над моей головой тянулся слабенький стебель винограда.

– Салам алейкум! – крикнул я.

– Ваалейкум ассалам! – прозвучал бойкий ответ, но не из дома.

Я услышал хруст снега под ногами. Из-за угла показалась ржавая тачка. Хозяин крикнул что-то на аварском в сторону соседнего двора и показал на бок тачки. Другой голос издалека ответил утвердительно, и Абдурахман повернул в мою сторону.

– Меня зовут Арсен, я работаю вместе с районной полицией. По поводу убийства. Помогаю вести опрос возможных свидетелей.

– Вы не местный? – спросил он с акцентом, но в очень уважительном тоне, который был тут в дефиците. Тачку поставил рядом со входом и протянул мне руку.

Я почувствовал неловкость: наверное, мне нужно было сделать это первым. Мы обменялись рукопожатием.

– Нет, я… из Махачкалы. Журналист. Людей не хватает, так что я вызвался помочь.

– Понятно… Ко мне уже приходили ваши, и я ответил на все вопросы, – вдруг сказал он, и, быстренько прокрутив в голове все варианты, я включил актерскую игру (не зря же ходил в кружок в младших классах):

– Ну… понимаете, дело сложное, жестокое…

– Это да…

– Я бы даже сказал – зверское, – добавил я и, сохраняя на лице маску горечи и растерянности, попытался поймать хоть какие-нибудь ответные сигналы со стороны Абдурахмана на такое слово, как «зверский», а когда пауза в разговоре стала почти уже неловкой, продолжил: – Ну и… не в обиду местным ребятам будет сказано, но нужен был взгляд со стороны.

– Трезвый взгляд на ситуацию, – подметил он.

– Да, точно. Трезвый взгляд. Свежий. И меня как человека, который пишет про криминальные преступления… попросили… подключиться к этому чудовищному делу, и вот я иду по следам полицейских, пытаясь заметить то, что они могли упустить, – завершил я. Возможно, я слегка переусердствовал, но речь получилась знатной.

– Хо, – сказал он, нахмурившись, однако взглядом дал понять, что, хотя удивлен таким решением, в целом его поддерживает. Хорошо, что он не был свидетелем недавней заварушки у мечети. – Хорошо. Помогу, конечно, помогу! Чай? – предложил он и указал на дом.

Я подумал, что это классная идея расположить к себе собеседника и не оскорбить его, но, когда мы уже вошли в прихожую, вспомнил о том, что он не просто собеседник, а еще и предполагаемый убийца, и его испытующее «Хо», скорее всего, было произнесено в тот момент, когда он решил прирезать меня, пока я буду пить чай…

– С имбирем? – спросил он, скрывшись где-то в кухне.

В доме пахло чем-то специфичным, органическим. Тусклое освещение, низкий потолок, что не редкость для старых сельских домов, слегка поддавливали на меня.

– Да, можно, – ответил я и принялся разглядывать помещение.

Это была типичная комната сельского жителя. Не богато, не бедно. Маленькая старая люстра. Три лампочки горят, три – нет. Разваливающийся диван с краю, по центру большой стол, накрытый белой скатертью. В углу телевизор, на стене фотографии, что-то религиозного содержания с участием арабской вязи, и на этом вроде все.

– Жена уже ушла на работу, а то я бы попросил, чтобы она сделала чего-нибудь. Может, яичницу? Хлеб, сыр, чай?

– Спасибо, я завтракал, – сказал я и, услышав через мгновение дребезжание посуды, слегка вздрогнул. Кто знает, может быть, у хозяина дома есть потаенный шкаф, полный разделочных ножей, и, выбрав для меня один, другой нож он бросил обратно, а я именно этот звук сейчас и услышал. На всякий случай я решил постоять пока у выхода.

Хозяин вышел из коридора, поставил чашки на стол и предложил сесть. Теперь я сел.

– Мощный мед, кушай, – сказал он почти приказным тоном, указывая на тарелочку с медом. – Вы молодые ребята, надо укреплять организм, чтобы не болеть. Чай-мед-варенье-чай-мед-варенье, – начал он перечислять, видимо, свой рацион. Несмотря на небольшой рост, мужик выглядел крепко. – Вот где сила. И не надо всякие непонятные вещи кушать. Щибале-кибале («что-то где-то»), даньхун-феншун-финхун…

– Фейхоа?

– Это тоже да. Давай пей.

Я сделал глоток очень горячего чая, слегка обжег язык, но не подал виду и плавно приступил к вопросам, незаметно включив на телефоне диктофон и положив его на стол экраном вниз.

– Абдурахман, вы в курсе, почему я пришел именно к вам? И почему полиция тоже к вам приходила?

– Да, это потому, что у нас возникли… как сказать… конфликт был у нас на личную тему.

– Да. Я надеюсь, вы не обидитесь, если я попрошу вас рассказать, в чем заключался конфликт.

– А, ничего. Что бы там ни было… мы же говорим про убийство человека! Односельчанина, достойного нашего друга и брата. Я понимаю, что кто-то может думать про нас, но это ничего. Правильно, надо работать! – Он постучал указательным пальцем по столу, а я терпеливо слушал его, хотя пока он ничего дельного не сказал. Видимо, он был любителем поговорить. Вполне возможно, местные полицейские, придя сюда поговорить о деле, ушли после трех кружек чая, обсудив все слухи в селе, но только не его ситуацию.

– Да… конфликт, – попытался я мягко направить его в более конкретное русло.

– Да… ну, тут ничего такого. Конфликта тоже там не было. Моему среднему сейчас семнадцать лет. Он в Хасавюрте поступил на юриста. – «Кто бы сомневался. В Хасавюрте же готовят лучших юристов в стране». – Мы уже начали смотреть разные варианты. Невесту ищем. И Махмуду понравилась средняя дочь Хабиба. Я… не помню ее имя. Она на год младше Махмуда, неглупая девочка, как сказали, воспитанная. Ну… конечно, чуть-чуть городская, но тут можно было со временем все исправить.

– Исправить что?

– Одежду, г|амал [характер]. Городские чуть-чуть такие бывают… как сказать… ну, в общем, немного приземлить надо… Короче, я решил пойти к нему. Все организовать. Но у нас не получилось.

– А почему? – Я решил строить из себя дурачка, не понимающего горской специфики. – Я городской просто, не знаю, как тут все делается.

– Ну, у нее другие планы были. Учеба там, Москва,