Ивашов быстро скользнул к женщине, навел на нее ствол пистолета и громко скомандовал:

— Вы тоже! — Младший лейтенант Ивашов снял наушники с головы Натальи и добавил, обращаясь уже к обоим фашистским агентам: — Граждане Балоши, вы арестованы! — Он взял из рук опешившей женщины шифровку, положил в карман.

Потом офицер контрразведки СМЕРШ обернулся к своему ординарцу. Тот стоял в дверном кухонном проеме и с нескрываемым любопытством наблюдал за происходящим.

— Зозуля, забери рацию со всей фурнитурой, сложи все аккуратно и отнеси ко мне в кабинет, — распорядился младший лейтенант Ивашов. — А ты, Федор Денисович, захвати с собой не только фашистского шпиона Фредека Балоша, но и вон ту бумажку, которая лежит у его левого локтя.

— Не дергайся! — заявил Масленников и ткнул стволом автомата в темечко фашистского шпиона, только что помянутого командиром. — А то вмиг башку прострелю. Я тоже человек нервный. Насмотрелся на таких оборотней, как ты. — Сержант чуть наклонился и взял бумажку, на которую указал его командир.

Это был текст радиограммы.

— Ну вот и все, господа фашистские прихвостни, — весело поглядывая на шпионскую семейку, произнес младший лейтенант. — Теперь милости просим в гости к нам, в военную контрразведку СМЕРШ.

После того как Фредек Балош был приведен в комнатку полкового отдела СМЕРШ, там появился и старший лейтенант Скрынников. Он, может, и хотел принять личное участие в задержании фашистских прихвостней, но никак не мог этого сделать. Его срочно вызвал к себе майор Стрельцов по какому-то делу, распространяться о котором старший лейтенант, разумеется, не мог ни под каким соусом.

Он только что вернулся в штаб пятьсот двадцатого стрелкового полка и сразу каким-то чудом почувствовал, что у Ивашова именно сейчас начнется самое интересное. Интуиция — штука тонкая, почти материальная. Она включается в тот самый момент, когда где-то происходит нечто особенно важное для тебя. К ней всегда надо прислушиваться и следовать ее нашептываниям.

Станислав Скрынников так и поступил, и ноги принесли его к Егору Ивашову в точности к началу допроса глубоко законспирированного агента немецкой разведки Балоша.

Младшему лейтенанту контрразведки СМЕРШ теперь уже было предельно ясно, что этот тип вне всякого сомнения связан с субъектом, выдававшим себя за ефрейтора Ральфа Херманна, служившего в секретном отделе штаба одиннадцатого армейского корпуса.

«Нужно выяснить настоящее имя Херманна, — размышлял Егор. — Ведь он где-то учился, служил в каких-то частях, с кем-то дружил. Не исключено, что эти люди уже находятся в нашем поле зрения. Дальше будет легче узнать его ближайшее окружение, агентуру. Из шифровки известен его псевдоним — Альфред, что уже немало.

Сначала следует надавить на этого Подвижника, то есть Фредека Балоша. Он-то как раз, скорее всего, и может рассказать немало любопытного о ефрейторе Ральфе Херманне. С виду этот венгр — крепкий орешек. Мне придется постараться.

Но следует учитывать один совершенно очевидный факт. Когда человек стоит перед выбором, быть ему убитым или жить дальше, то психика его сплошь и рядом ломается. В большинстве случаев побеждает инстинкт самосохранения».

Когда старший лейтенант Скрынников вошел к Ивашову, допрос только начался. Балош выглядел хмурым, ни на кого не смотрел.

— Вы должны понимать, что вам нет никакого смысла запираться, — заканчивал психологическую обработку немецкого шпиона младший лейтенант Ивашов. — Нам все известно. В том числе и то, чьим именно связником вы являетесь. У нас имеется на руках радиограмма, которую вы хотели передать немцам, есть ваш шифр. Мы знаем как ваш собственный оперативный псевдоним, так и того человека, который называет себя ефрейтором Ральфом Херманном. Нам известно практически все! Подумайте, Балош.

Младший лейтенант Ивашов давал арестанту время на то, чтобы тот осознал очевидную истину. Разыгрывать из себя патриота фашисткой Германии, которым Фредек Балош вряд ли являлся — губительное дело.

«Пусть он спокойно посидит и поймет, что нам действительно все известно. Запираться в данный момент совершенно бессмысленно», — решил Егор.

Старший лейтенант сделал ему знак. Он хотел переговорить с Ивашовым наедине.

— Присмотри за арестованным, — сказал Егор Масленникову. — Мы со старшим лейтенантом воздухом свежим подышим.

— Есть, товарищ младший лейтенант! Никуда он от меня не денется!

Когда офицеры-смершевцы вышли на улицу, старший лейтенант закурил и спросил:

— Когда вы его взяли?

— Часа полтора назад, — ответил Егор. — Вместе с женой-радисткой. Теперь я точно знаю, что они вместе на немцев работали.

Скрынников одобрительно кивнул, пыхнув дымком, потом осведомился: — А куда ты дел Херманна?

— Не беспокойся, заперт он надежно. Предлог — обеспечение полного покоя и безопасности, — ответил младший лейтенант Ивашов.

— А как ты ему объяснил, почему его переход через линию фронта не состоялся?

— Сказал, что его внедрение в качестве нашего агента армейское командование отложило на несколько дней.

— И как он отреагировал?

— Был недоволен и явно занервничал. Но потом быстро взял себя в руки. А Балоша, вижу, уже припекло. Скоро он у меня дойдет.

— Да, — согласился Скрынников. — Думаю, через пару минут твой венгр начнет говорить.

— Что ж, тогда пошли. Пора уже. Давай послушаем этого соловья.

— Пошли.

Фредек Балош кособоко сидел на стуле, скорбно повесив голову. О своей участи он знал, но в нем продолжала теплиться надежда на то, что ему все-таки сохранят жизнь. Нужно честно рассказать все, и тогда он спасет себя и, главное, Наташу.

Словно прочитав его мысли, младший лейтенант Ивашов спросил:

— Скажите, а какова роль вашей жены во всех этих делах?

Фредек вздрогнул, поднял голову и ответил:

— Она просто радистка.

— Это вы завербовали ее? — подключился к допросу старший лейтенант Скрынников.

— Нет, — сказал Фредек Балош, повернувшись в его сторону. — Она уже была завербована, когда нас свели.

— Свели? — Станислав Николаевич поднял брови и спросил. — Это как?

— Нас познакомили, — ответил Балош. — И велели жениться.

— Кто? — тут же полюбопытствовал Егор Ивашов.

И Балош начал рассказывать.

Его призвали в армию в конце девятьсот пятнадцатого года, когда австро-венгерские дивизии терпели одно поражение за другим и не успевали пополняться новыми маршевыми батальонами. Тогда нижний предел возраста военнообязанных был снижен с двадцати одного года до восемнадцати лет. Фредек, которому именно столько и исполнилось, угодил под ружье.