Она чертовски совершенна.

— Черт возьми, мне нравится, когда ты вся такая колючая. Не стесняйся, попробуй.

Во время поездки на машине домой Мисти в ярости бьет ногтями по подоконнику. Но под этим гневом скрываются вспышки страха, от которых у меня волосы встают дыбом.

После той ночи с ней явно что-то случилось, и я твердо намерен это выяснить, даже если это будет сделано для того, чтобы раздавить человека, который заставил ее чувствовать себя так. Я тянусь к ней, чтобы притянуть ее к себе, но она захлопывает подлокотник между нами, как стену.

— Ты настоящий ублюдок, ты знаешь это? — говорит она между стиснутыми зубами.

— Это должно было случиться.

Она резко выдыхает через нос, слегка покачивая головой. — Ты можешь так думать. Это не повлияет на тебя!

— Теперь ты Эверетт. Никто не посмеет ничего сказать о тебе.

— Правда? А что будет через год, когда мы расстанемся? Что, по-твоему, они тогда скажут?

Если бы ее слова не выводили меня из себя, мне бы понравилось, как она вздорно себя ведет.

— Тебе не стоит об этом беспокоиться.

— Нет, тебе не нужно об этом беспокоиться. Черт, мне придется переехать в Европу, чтобы уберечься от последствий.

Мышцы на моей челюсти дергаются, когда я пытаюсь удержать себя от объяснения, что это никогда не закончится. Что нет никакого "после". В этой вселенной нет ни одной временной линии, в которой она бы ушла от меня.

Она мила, как никогда, когда прощается с Николасом, который не может удержаться от ухмылки, но остается холодной как лед, когда я пытаюсь заговорить с ней.

Я поднимаюсь за ней по лестнице, наслаждаясь румянцем, который ползет по ее шее. Я двигаюсь, сокращая расстояние между нами, и прижимаю ее к стене, останавливая ее подъем.

— Отойди.

Она смотрит на меня сузившимися зелеными глазами, в которых написана смелость, перед которой я не могу устоять. Я впиваюсь в ее рот и лижу его по швам, пока она со стоном не раскрывает его.

Внутри нее прорывается плотина, и гнев сжигает ее изнутри, когда она царапает ногтями мою спину. Она изливает в меня свое разочарование, и я впитываю все до последней капли.

— Черт, — стону я, толкаясь в нее бедрами, опираясь ногами на ступеньки для равновесия, и целую ее в челюсть, когда ее голова откидывается назад и упирается в стену.

— Ты сейчас чертовски сексуальна, — бормочу я ей в шею, а затем покусываю нежную кожу. Она бьется об меня, и я тянусь вниз, поднимая ее за бедра, пока она не обхватывает ногами мою талию. Мисти зарывается пальцами в мои волосы и притягивает мой рот к своему, сильно прикусывая губу, чтобы вкус железа заполнил мой рот. В моем горле раздается низкий стон, и она бьется о мой пульсирующий член.

Ее движения торопливы, отрывисты и резки, она пытается разорвать мой пояс. Она как раз собирается провести рукой по моему члену, когда дверь этажом выше открывается, и она широко раскрывает глаза.

Она мгновенно опускает ноги и пытается обойти меня. Я хватаю ее за руки, удерживая на месте. — Не надо.

Она дергает рукой назад. — Отпусти меня.

Я вынужден остаться в стороне, так как молодая пара спускается по лестнице, держась за руки, давая Мисти время, чтобы освободить между нами пространство. Я бы предпочел заставить их двигаться вокруг меня, но что-то подсказывает мне, что Мисти не понравится, если я буду приставать к нашим соседям.

Как только пара проходит мимо, я не тороплюсь преследовать ее. Она не оглядывается, когда входит в квартиру, но и не закрывает дверь. Хочет она это признать или нет, но она хочет, чтобы я был здесь.

Дверь в нашу спальню захлопывается, и замок тихонько щелкает, как только я переступаю порог.

Я тихонько стучу. — Не стоит убегать от меня, маленькая нимфа.

— Оставь меня в покое.

Ее приглушенный крик отчетливо доносится через дверь.

— Ты в нашей комнате, — услужливо подсказываю я.

— Спи на диване, а еще лучше — иди к себе домой.

У меня сводит челюсти, но на губах появляется медленная улыбка. Когда я снова буду трахать ее, я напомню ей, как сильно она хочет, чтобы я был здесь.

— Я что, должен спать в костюме?

Наступает долгая пауза, с другой стороны двери доносятся шаркающие звуки, прежде чем она со щелчком открывается. Я едва успеваю разглядеть ее лицо, как она бросает мне одежду и снова запирает дверь.

Я прижимаюсь лбом к пустому дереву и делаю глубокий вдох. Здесь все еще пахнет ею. Отлично. Если она хочет играть в эту игру, я буду играть.

Я возвращаюсь на кухню и наливаю себе виски на два пальца, потягивая его медленно, давая ей время сформировать ложное чувство безопасности.

Запищал мой телефон.

Себастьян: Как разозлилась моя сестра?

Ксандер: То, как она вырвалась оттуда, впечатляет.

Себастьян: Какой-то гребаный мудак говорил о ней гадости. Не волнуйся. Мы с ним разобрались.

Ксандер: Главное событие моей ночи. Вы вдвоем устроили тут полный бардак. Вам повезло, что я поймал запись с камеры и стер ее. В следующий раз найдите укромное местечко.

Я: Что, черт возьми, они сказали?

Себастьян: Ничего такого, что кто-то повторит.

В моих жилах кипит кровь, но я знаю, что для того, чтобы выжить, я должен доверять своим братьям. Я кладу телефон и делаю еще один глоток напитка, позволяя гладкой жидкости обжечь горло.

Я лезу в портфель и достаю маленькую бархатную коробочку. Моя маленькая нимфа затеяла опасную игру. Через пять минут после того, как в ее комнате выключается свет, я ставлю бокал и направляюсь к ней. Нож для масла быстро справляется с петлями, и уже через несколько секунд я снимаю дверь и ставлю ее к стене.

Мисти сидит, скрестив руки на груди. На ней одна из моих безразмерных рубашек, которая свисает с ее плеча, обнажая загорелую кожу под ней. Но мое внимание привлекают слезы, текущие по ее лицу, и меня словно ударяют по нутру.

Я переползаю на кровать и перекладываю свой вес на нее, большим пальцем смахнув одну из слезинок, а затем слизав ее. — Это твои слезы?

Она качает головой: — Нет.

Я встречаюсь с ее глазами, поразительно зелеными, подчеркнутыми ее слезами. — Тогда почему?

— Твоя мама права.

Она выглядит опустошенной, и мне хочется разорвать весь мир на куски, чтобы исправить это.

— В чем? — спрашиваю я, смахивая