Вдруг он остановился как вкопанный и подхватил меня под руку. Мы сцепились локтями, как два солдата, давшие друг другу клятву стоять до последнего.

– Ты обрел сердце, – просто сказал он, – стань же Воином.

Его слова и странный жест полностью застали меня врасплох, потому что еще ни разу в моей жизни я не думал о слове «воин» применительно к себе.

– Кем-кем? – слегка оробев, переспросил я.

– Воином, – с чувством произнес он, – абсолютным Воином. Тем Воином, который убивает саму смерть – не только твою собственную, но и смерть всех остальных!

Я много чего наслушался в Саду, достаточно для того, чтобы понимать, что Мастер Шантидева и не думал шутить. Он даже не преувеличивал. Я затих и приготовился слушать.

– Воин, – начал он, – действует шестью различными путями; так, по крайней мере, это выглядит с его точки зрения. Он действует путем совершенств.

– Научи меня этим совершенствам, – попросил я, – пожалуйста.

– Совершенства – это деяния, которые делают тебя совершенным; в тот день, когда они будут истинно совершенными, ты станешь Просветленным и сможешь по-настоящему остановить страдания других и обрести свой собственный окончательный покой.

Начнем с даяния. Воин отдает все, что имеет: отдает все вещи, которые у него есть, отдает все добро, которое когда-либо сотворил, отдает даже свое тело.

– Я уже отдаю, – ответил я, обратив свой ум к даянию. – Скажу, не кривя душой, – скорее часто, чем редко я даю людям то, в чем они нуждаются, когда владею тем, что им нужно.

– Владеешь? – переспросил он, как будто слово это было ему незнакомо.

– Владею, обладаю, располагаю. Вещи, которые мне принадлежат, – короче, моя собственность.

Мастер Шантидева хихикнул и спросил:

– А чем ты владеешь?

– Ну, разными своими вещами, – ответил я, – куртка, что на мне, дома там, книжки разные, в спальне – кровать, в стойле – конь, и все такое.

– Куртка, говоришь? – невинно спросил он.

– А что? Куртка как куртка, я ее надеваю, когда холодает.

– И ты владеешь своей курткой? – продолжал он выспрашивать.

– Ну конечно, – ответил я, теряя терпение, – кто ж еще, как не я?

– И ведь верно, – задумчиво проговорил он. – А в чем выражается то, что ты ею владеешь?

– Как это – в чем? Она моя, захочу – надену, захочу – сниму, захочу – вообще продам! Что хочу с ней, то и делаю. Только я, и никто больше.

– Продам-сниму-надену? – передразнил он. – Когда хочешь – надеваешь, когда хочешь – снимаешь, когда хочешь – продаешь?

– Именно! – ответил я, не понимая, к чему он клонит.

– Итак, ты можешь сказать определенно, – продолжал настаивать Мастер Шантидева, – что эта куртка будет у тебя и завтра? Что ты полностью распоряжаешься этой курткой?

Я не отвечал, задумавшись. Владеть – значит распоряжаться; я владею своей курткой, потому что распоряжаюсь ею, в том смысле, что могу оставить ее себе, а могу отдать, и никто, кроме меня, не может принять такого решения. Но можно ли с уверенностью сказать, что эта куртка и завтра будет моей?

Я прилежно размышлял, пока наконец истина не вырвалась наружу:

– Нет, я не могу сказать, что моя куртка и завтра останется со мной. У меня ее могут отнять или, скажем, стащить. Я могу ее порвать, зацепившись за гвоздь. Она может обветшать и развалиться на куски по дороге домой. Она даже может – я еще глубже задумался – потерять своего хозяина. Такова уж природа всех курток: они стареют, они изнашиваются, они протираются до дыр, они разваливаются и, таким образом, покидают нас, или, наоборот, мы покидаем их, когда умираем, и вот уже пошла моя курточка гулять по свету в поисках нового хозяина: другие люди берут ее и примеряют на себя – вдруг кому она окажется впору.

– Итак, на самом деле, – тихо проговорил Шантидева, – ты вовсе не распоряжаешься своей курткой. Ею распоряжаются другие силы. Как пришла, так и ушла.

Я молча кивнул.

– Более того, даже своей кожей, даже своим собственным лицом или именем ты распоряжаешься не больше, чем своей курткой, ибо они достаются тебе и изымаются у тебя независимо от того, хочешь ты их оставить себе или нет.

Я снова кивнул.

– Вот почему, – продолжал наставник, – я и говорю о том, что нужно отдать все вещи, которые ты используешь, потому что ты – всего лишь пользователь, временный пользователь, а вовсе не собственник. Тебе на самом деле ничего не принадлежит. Поэтому отдавай все, что пока еще имеешь, пока еще можешь отдавать, ибо скоро, совсем скоро у тебя не останется ничего.

– Что это за вещи, которые надо отдать? – спросил я. – И как мне отдать их, раз уж моя судьба – стать Воином?

– Начни с материальных вещей, – ответил наставник. – Внимательно приглядывайся к людям, ставь себя на их место; следи за их глазами, отмечай, чего они ищут. Начни с простого – с чашечки чая, с пары перчаток, даже с пригоршни хлебных крошек для пернатого друга.

Мне показалось, что для кормления голубей вроде бы не нужен столь могущественный Воин; но, прежде чем эта мысль отзвучала в моей голове, Мастер Шантидева, словно угрожая, поднес к моему носу свой кулачище; указательный палец был выпрямлен, сухожилия на его руке вздулись до самого плеча, покрытого монашеской одеждой.

– Только Воин может в совершенстве накормить птичку! – грозно пояснил он.

Я беспомощно глядел на него, ничего не понимая.

– Только Воин, – повторил он, – смог бы взглянуть на птицу и тут же понять истинную природу птицы и природу кормления птицы хлебом. Только Воин смог бы понять, в совершенстве постигнуть, что действие по подношению птице хлеба может быть совершенством даяния – даяния, которое приводит всех без исключения живых существ повсеместно к окончательному и полному совершенству. Для Воина совершенство даяния подношения состоит в том, чтобы отдавать с полным осознанием того, как это даяние в будущем создаст рай за пределами всех смертей и страданий для любого, кто отдает в совершенстве.

– А в чем состоит совершенство даяния?

– Когда мы отдаем с совершенным осознанием того, что являем щедрость с целью достичь собственного совершенства и, таким образом, стать совершенным слугой для всех живущих, – это даяние помещает в наш ум отпечаток, заставляющий нас стать этим совершенством.

– Значит, если отдавать с чистым сердцем, то такое даяние и есть совершенство? – уточнил я.

– Несомненно, – был ответ.

Что-то в этой идее не до конца меня устраивало.

– Так что ж, выходит, не имеет большого значения, что именно мы подносим, – лишь бы отдавать с этим совершенным намерением?

– Если ты подносишь с совершенным намерением, – поправил меня монах, – то, естественно, ты отдаешь самое лучшее из того, что имеешь; ты подносишь именно то, что принесет наибольшую помощь, то, в чем больше всего нуждаются, то, чего больше всего хотят; ты подносишь, используя все имеющиеся в данный момент в твоем распоряжении средства. Воин является Воином с большой буквы не только потому, что он готов пожертвовать своей жизнью, но и потому, что он делает все, чтобы отдать свою жизнь, когда приходит время для такой жертвы.