каждый вел бы обеспеченную жизнь. Но он устроил Революцию и должен был подавать пример. В ходе аграрной реформы плантацию своего отца Фидель национализировал одной из первых на Кубе, оставив матери лишь скромный домишко.

Его отец всего добился непосильным трудом. Он был не американским капиталистом, с которыми мы боролись, а испанцем из Галисии, который приехал на Кубу нищим, и все, что у него есть, вырвал у жизни своими руками. Фидель не мог у всех отнять землю, а своей матери оставить. Во время битвы в Сьерра-Маэстра он поджигал огромные плантации сахарного тростника и одной из первых велел сжечь их собственную плантацию. Ты когда-нибудь видел пожар на плантации тростника? Я видел. Воздух становится липким и сладковатым на вкус.

Мать никогда ему этого не простила. Конечно, она радовалась его приезду, всегда ласково нас привечала, любила его, пожалуй, больше остальных детей, но было видно, что между ними кошка пробежала. Они общались исключительно на общие темы: “как дела?”, “все хорошо”, “много работы”, “жаркий сегодня денек”… Фидель не хотел, чтобы его оставляли с матерью наедине, хотя и я, и другие товарищи не раз пытались выйти. “В этом нет необходимости”, – говорил он.

Отец считал его авантюристом, который ничего в жизни не добьется. Фидель мог приумножить семейное состояние. Он был очень способный: с отличием окончил школу, а потом юридический факультет. Он мог стать кем угодно. Политиком? Любая партия сделала бы его своим лидером. Спортсменом? Американская бейсбольная лига предлагала ему профессиональный контракт. Поваром? Он превосходно готовил; поступи он в то же кулинарное училище, что и я, наверняка стал бы лучшим поваром на Кубе.

А он окончил юридический факультет и начал помогать бедным. Нет чтобы заняться адвокатской практикой и защищать богачей! А так он еле сводил концы с концами.

Его мать прекрасно готовила. До того как стать второй женой старого Кастро, она была его служанкой, видимо, тоже кухаркой. Помню, однажды она приготовила всем нам паэлью. Я думал, что неплохо готовлю, но мне такой паэльи ни в жизнь не приготовить. Я попытался выведать, как ей это удается, но она лишь молча улыбнулась. Хорошие повара не выдают своих секретов – скорее унесут их с собой в могилу. Тогда я решил, что она добавила какую-то неизвестную мне приправу.

А потом я обсуждал это со своим преподавателем из кулинарной школы, и он сказал, что в таких случаях зачастую все дело в воде: вроде вкус у нее самой нейтральный, но качество воды может сильнейшим образом повлиять на вкус блюда. И действительно, у них рядом с домом был свой источник с очень вкусной водой. Может, и правда, дело в этом?

Ubre Blanca

Отец моего друга Мигеля часто бывал у Фиделя и не раз ел у него в гостях.

– Будь он жив, рассказал бы парочку хороших историй, – кивает Мигель. – К примеру, он рассказывал, что Фидель на приемах почти не ел, зато без умолку болтал. И что больше всего он любил молоко и сыры. Однажды ему удалось вырастить корову-рекордсменку, тогда он велел всем членам партии отправиться на ферму на нее посмотреть. Отец тоже туда ездил, хотя считал легким безумием то, что всем, вместо того чтобы работать, приходилось тратить время на разглядывание коровы.

Эта корова в свое время стала одним из символов кубинской Революции. У нее были ласковый нрав и большое тугое вымя. Именно ему она обязана своим именем: Ubre Blanca – Белое Вымя. На Кубе о ней пели песни, сочиняли стихи, а ежедневная газета Granma, названная в честь той самой знаменитой яхты (кубинский аналог Trybuna Ludu[26]), подробно описывала, сколько литров молока она дала в какой день. Четверть века спустя режиссер Энрике Колина снял о корове документальный фильм[27]. “Иногда она не хотела есть обычную траву, и нам приходилось искать для нее бермудскую или приносить ей апельсины и грейпфруты”, – рассказывал в фильме один из сотрудников фермы. “У нее было огромное вымя. Она давала сто с лишним литров молока в день”, – добавлял другой.

Сто литров. В четыре раза больше, чем обычная корова.

Фидель и правда обожал коров и любые молочные продукты, начиная с сыров и заканчивая мороженым из свежего молока. По его мнению, кубинцы ели слишком мало молочных продуктов для жителей страны, в которой тысячи коров превращаются в стейки. До Революции свежее молоко или йогурт можно было купить только в крупных городах; в деревнях не принято было их пить, как не принято было делать сыры. Убедить людей в пользе и того и другого el Comandante считал чуть ли не такой же важной целью, как Революция.

Вот как он открыл новый фронт Революции – Кухонную Революцию.

Лично придуманный Фиделем гибрид коров зебу и голштинской молочной породы должен был называться тропический голштин. Кастро при любой возможности ездил на ферму и – куда же без этого! – поучал тамошних ученых, как кормить животных, как с ними обращаться и как доить. Он даже учил их осеменять коров. Однако результаты первых нескольких лет разведения были ничтожные.

И тут появилась она. Ubre Blanca.

– Якобы он приметил ее еще телкой, – говорит Мигель. – Отец рассказывал, что уже тогда Фидель обратил внимание на ее вымя, велел за ней наблюдать и с тех пор постоянно о ней спрашивал. А поскольку раньше одним из прозвищ Фиделя было El Того, Бык, его любовь к коровам вызывала бурное веселье среди товарищей в Гаване.

Когда выяснилось, что Убре Бланка действительно превращается в корову-рекордсменку, создали специальную группу примерно из десяти человек, которые отвечали исключительно за нее. Ей приносили особую еду. Включали ей классическую музыку, чтобы она как следует расслаблялась во время четырех ежедневных доек.

Вскоре Бланка начала бить все мыслимые и немыслимые рекорды. Она даже попала в Книгу рекордов Гиннесса как самая высокоудойная корова в мире. Предыдущая корова-рекордсменка была из Америки, что добавляло остроты молочному состязанию.

– Фидель только о ней и говорил, – вспоминает Эрасмо Эрнандес. – Он утверждал: “Пяти тысяч таких коров достаточно, чтобы обеспечить молоком всю Кубу”.

Бланку окружили заботой, какая ранее полагалась только самым крупным партийным деятелям. Круглые сутки ее стерегли солдаты. У нее были даже свои тестеры еды: предназначенную ей траву или фрукты сначала пробовали другие животные, и только потом их подавали Убре Бланке.

Ученым поручили пустить ее в разведение, но ни один из ее потомков не продемонстрировал подобной молочности. Зато Убре Бланка, видимо, сразу же ощутила груз лежащей на ней