их не всегда купишь, а если у меня свои есть, то я ни от кого не завишу, не надо садиться в автобус, ехать на mercado[25], кого-то о чем-то спрашивать, у меня просто есть мои помидоры, захочу – выйду, сорву пару штучек, зато…

… Зато el Comandante я люблю как родного отца, как своего брата; приди он сегодня сюда и скажи: “Флорес, мне нужна твоя рука”, я отрезал бы свою руку и отдал бы ему; скажи он: “Флорес, мне нужно твое сердце”, я отдал бы ему сердце…

… Однажды мы с ним поплыли на коралловый риф, был прекрасный солнечный день, а он нырял, рядом с ним всегда было двое охранников с той же группой крови, что и у него, на всякий случай, так вот…

… Так вот эти товарищи забрали у меня манго, я сорвал им еще несколько, раз уж сидел на дереве, и они поехали дальше, а я после этого присоединился к Революции и потихоньку начал писать на стенах “Да здравствует 26 июля”, а когда полиция Батисты приезжала и спрашивала, кто это сделал, я говорил: да ведь я ни читать, ни писать не умею, я даже не знаю, что это значит, и они от меня отставали.

Вот и все, что я могу рассказать. Больше не могу. Хотел бы, но не могу, потому что они придут, а по мне, так лучше бы не приходили.

… Хотя постой, скажу тебе еще кое-что, скажу, что животные нравятся мне больше людей, взять хотя бы моего пса; привязался ко мне на улице, никак не отставал, ну я его и взял, рису ему наварил, он лопал, аж морда вспотела, и с тех пор сидит на коврике у двери, а если я куда-то иду, бежит за мной; я назвал его Бетховен, потому что если ему что-то не нравится, он делает вид, будто ничего не слышит, Бетховен, иди сюда, Бетхо-о-о-о-о-ове-е-е-е-ен! Видишь, опять за свое, не идет и делает вид, будто я не его зову, а вот…

… А вот когда у el Comandante выдается свободная минутка, он плывет на риф и ныряет, и никто из его охранников даже не мечтает нырнуть так же глубоко или поймать такую же рыбу, такого же лангуста, как он, потом они возвращаются с рыбалки с целым мешком, я видел это много раз, а все, что у них есть, поймал el Comandante, тогда я разрезаю лангустов вот так, пополам, через середину, мясо бросаем на гриль, поливаем соком лайма, и такая простая еда мне больше всего по вкусу, я готовил ее Фиделю только вчера, хотя иногда…

… Хотя иногда меня будит сердце, тогда я сажусь на кровати и жду, пока оно успокоится, если успокаивается, я снова засыпаю, а если не успокаивается, жду, пока рассветет, и выхожу из дому, чтобы не думать о всяком разном, а то как начну, так в голове у меня очень много всяких мыслей, может, мне надо их записывать, так мне когда-то сказала моя бывшая жена, записывай, Флорес, все, что тебе покоя не дает, записывай, иначе худо будет, так она сказала, и я пытался записывать, но когда я просыпаюсь ночью, еще темно, и света часто нет, так что пока солнце на небе покажется, через мою голову уже столько мыслей пролетело, что не знаю, какую из них записывать, а жена?

… Жена…

… Жена ушла.

… Предпочла жить отдельно, а не со мной, а когда я иду к ней и объясняю, что я здесь не при чем, просто вот такое со мной творится, она меня выгоняет, и тогда я думаю о том манго, да…

…То был и правда прекрасный фрукт, а я все думал, как бы так слезть с дерева, чтобы его не повредить, а внизу ехала колонна военных машин.

Хорхе

Мой переводчик и проводник Хорхе проводит со мной почти две недели. Мы вместе ходим ко всем, кто имел хоть какое-то отношение к питанию Фиделя. Среди прочих Хорхе знакомит меня со своим учителем на курсах барменов – тот много лет был личным официантом Фиделя. Мы навещаем его в его доме, расположенном в одноэтажном районе Гаваны.

– Фидель? Однажды он ел цыпленка и подавился, – вспоминает бывший официант. – У него кость застряла в горле. Мы все остолбенели и секунды три-четыре просто стояли и таращились: мы – на охранников, охранники – на нас, а он в это время хрипел и давился. Я опомнился первым. Подбежал и со всей силы хлопнул его по спине. Он прокашлялся, задышал. Можно сказать, я спас ему жизнь. За это меня бы многие на Кубе с удовольствием повесили, – заходится смехом бывший официант.

Только один раз нам приходится сделать перерыв. Однажды около полудня шеф срочно вызывает Хорхе в ресторан. В тот вечер мой кубинский друг назначен вторым официантом, обслуживающим Барака Обаму. Тот – вместе с женой, дочкой и тещей – ужинает в его ресторане.

– Президент ел стейк из говяжьей вырезки, а первая леди – стейк в винном соусе, – сообщает мне Хорхе, когда мы встречаемся поздним вечером. – Но самое удивительное произошло сразу после ужина. Президент Обама посмотрел мне в глаза и сказал: “Хорхе, it was a great pleasure”. Это было огромное удовольствие.

– А что именно тебе так понравилось? – интересуюсь я.

– Он запомнил мое имя! – ликует Хорхе. – Представляешь?! К нам иногда заходят кубинские политики, и никто из них тебе даже слова доброго не скажет. А тут президент сверхдержавы смотрит мне в глаза и обращается ко мне по имени. Я буду помнить этот момент до конца своих дней!

На следующий день Эрасмо обнимает Хорхе, словно парень прошел боевое крещение.

– Вот теперь и ты знаешь, каково это – работать на президентов, – говорит он.

Эрасмо:

Главная сложность с Фиделем заключалась в том, что в партизанском отряде он привык есть в разное время. Невозможно ничего планировать. Для повара это кошмар. Ты круглосуточно на работе.

Но были в этом и свои плюсы. Фидель почти никогда не жаловался и ел то, что я ему приготовил. Если кто и критиковал повара, так это Рауль.

Однажды мы поехали в Биран, где вырос Фидель и где до конца своих дней жила его мать – отец умер еще до Революции. У их семьи там было огромное хозяйство. У Фиделя было восемь братьев и сестер, и даже если бы все они остались на ферме,