Овидий сопротивляется попыткам навязать его произведению какую бы то ни было структуру – в Средние века из него пытались извлекать нравоучения, но это получалось непоследовательно и неубедительно. Мне это напоминает Фетиду или Протея, которые принимают разные обличья, чтобы их не поймали. Сама поэма по ходу повествования переменяется, легко переключается с темы на тему и с одного настроения на другое.

Мы рассматривали первые строки эпических поэм, так как они могли многое нам сказать о целях поэмы. «Метаморфозы» начинаются так:

In nova fert animus mutatas dicere formas corpora…

В достаточно буквальном переводе: «Мой ум или дух (animus) стремится к тому, чтобы (fert) рассказать (dicere) о формах (formas), превращенных (mutatas) в новые тела (nova corpora)». Видишь, как переставлены все слова: nova грамматически согласуется с corpora, но эти два слова даже не на одной строке. Помнишь Лиру и ее деймона, как они ощущают друг друга на большом расстоянии? Вот это хорошая иллюстрация латинского устройства фразы.

Овидий подчеркивает важность слова nova – «новые». Как ты помнишь, ранее мы имели дело с оружием, войной и героями – это однозначно темы эпической поэзии. Римское ухо настроено воспринимать грамматические функции каждого слова, так что, услышав при декламации поэмы это самое nova, римлянин ожидал какое-нибудь слово, с ним согласующееся, и corpora могло вызвать у него удивление и восторг. Новые тела? Что бы могли подумать римляне, слушая утонченного и умного юного поэта? Их бы это напрягло, обеспокоило? Впечатлений от его современников не осталось, так что этого мы никогда не узнаем, но заметь, что первое слово Овидиевых «Любовных элегий» – Arma, прямая отсылка к Вергилию. Римлян, в отличие от нас, новые вещи не приводили в восторг.

– Что значит «в отличие от нас»? Ты же терпеть не можешь новое.

– Ну да, да. Я имею в виду, их не интересовали новшества и постоянное разнообразие, а в нашей культуре это как раз есть. Novus в частности означало что-то вроде «странный». Овидий ничем не смягчает удар.

У Овидия были источники – впрочем, в античном мире (да и в нашем) у всего всегда есть связь с тем, что было до. Но ни в одном из них не было Овидиевой легкой, искрометной гениальности.

Овидий был младшим современником Вергилия, родился примерно годом позже убийства Юлия Цезаря. Как и Вергилий, он был из провинции и происходил из всаднического сословия, то есть из богатого землевладельческого класса, ниже, чем аристократы-сенаторы, без права политической власти.

Задумаемся на минутку о небывалом расцвете литературы в правление Августа, во многом обеспеченном его другом Гаем Меценатом.

– Какое-то не римское имя.

– Оно не римское, и он не римлянин. Полагали, что он этруск, что поддерживал Августа с самых ранних пор и в процессе очень сильно разбогател; но гораздо важнее (по крайней мере для нас, тружеников пера), что он покровительствовал деятелям искусств, в том числе Вергилию и поэтам лирического и элегического жанра Горацию и Проперцию. У Овидия был свой покровитель – патриций Марк Валерий Мессалла Корвин. Corvinus значит «относящийся к воронам» – приятное совпадение, учитывая общую тему Овидиевой великой поэмы.

Строки, которые я процитировал ранее, – из биографического сборника Овидиевых стихов, которые называются «Скорбные элегии» – чуть позже я расскажу о них и о том, почему Овидий их написал, так как они очень важны для понимания того, насколько могуществен был Август и насколько небезопасной была жизнь в Римской империи.

Но сначала «Метаморфозы». Как и Вергилий, Овидий начинал с более коротких произведений, и нам несказанно повезло: до нас дошло почти все, что он написал, так как он всегда был популярным автором.

Итак, Овидий создал «Любовные элегии» – сборник элегических стихотворений, посвященных его любви к Коринне (она могла быть как реальной женщиной, так и поэтическим образом). Очень современно звучат «Героиды» («Героини»): это сборник писем от мифических героинь к своим возлюбленным, где они на все лады обвиняют, требуют и жалуются. Например, Ариадна пишет оставившему ее Тесею; правда, непонятно, как, замечает Стивен Хайндс[70], «на этом пустынном берегу… Ариадна найдет почтальона?». Есть еще «Притиранья для лица» (Medicamina Faciei Femineae) – поэма о макияже.

– Ух ты! Звучит интереснее, чем обучалки на ютубе.

– Совершенно с тобой согласен. «Наука любви» (Ars Amatoria, или Ars Amandi) рассказывает читателям – мужчинам и женщинам, – как флиртовать, далее следует «Лекарство от любви» (Remedia Amoris), где говорится о том, как выбраться из любовной интриги, если тебя туда слишком уж затянуло. А теперь, Уна, напомни-ка мне: какую программу император Август собирался провернуть в Риме?

Уна задумалась. Если бы у нее были брови, она бы их нахмурила:

– Храмы, нравственность…

– Точно так. Запомни про «Науку любви», позже пригодится.

А теперь мы переходим к «Метаморфозам». Эта поэма, возможно из-за широты охваченной темы, содержит пятнадцать книг – больше, чем у Вергилия, но меньше, чем у Гомера. Каждая из них не обязательно соответствует какому-либо мифологическому циклу: например, Троянская война описывается больше чем в одной книге.

Многие ученые пытались обнаружить единство поэмы в ее теме, что приводило к вопросам о том, что это за тип поэмы. Это эпос? Или роман? Или что-то новое и совершенно другое?

У Уны был задумчивый вид.

– А почему он назвал поэму «Метаморфозы»? Как-то не по-латински звучит.

– Ты права, это не по-латински. Слово transformatio, которое отлично бы здесь подошло, появляется в латинском языке только во времена св. Августина, в IV веке. Используя греческое слово, поэт в частности намекает на свои источники, многие из которых греческие, и на связь своей и вообще латинской поэзии с греками.

– А не могут всю поэму объединять как раз превращения?

– Да, так можно подумать, но, я уверен, ты уже стала понимать, что здесь вечно все непросто. В этой поэме не все истории приводят к превращению, и очень часто превращение происходит скорее как приправа к истории, а не само мясо. Как оливка в мартини.

В истории про Кефала и Прокриду всего лишь пес превращается в камень в конце – довольно неубедительный повод вставлять такой эпизод в поэму о превращениях, но эта история позволяет Овидию углубиться в историю их любви.

Некоторые, принимая во внимание любовь Овидия к словесной игре, заметили, что в заглавии содержится слово amor «любовь», и на основании этого говорят, что поэма эта о различных видах любви, в основном безудержной или извращенной, но там не все истории об этом. Как в эту схему вписать миф о Гекубе, убивающей Полиместора? Или о том, как Персей, оглядываясь на Улисса, возвращается домой и в порыве мести скопом