как, уволилась…

– Что сделала? – услыхав странное слово, Кайл вышел из сковавшего его оцепенения.

– Да… не обращай внимания! – Рыжая усмехнулась. – Сказала его величеству, что не гожусь для королевской службы.

Настя вздохнула, пытаясь объяснить, что происходило в душе.

– Я могу и дальше притворяться дворянкой и миледи, но ведь это ложь, понимаешь? Это всё – не моё. Чужое, фальшивое. Да, мне нравится, что у меня теперь собственные фларены имеются. Я могу себе красивое платье позволить и даже купить драгоценности. Не хуже, чем у других фрейлин. Вот, взгляни только, какое ожерелье!

– Красиво… – отрешённо кивнул полукровка.

– Спасибо! – Настя на секунду сбилась с мысли.

Кайл не сводил глаз с перламутровых бусин, не смея взглянуть ей в лицо.

– Это анастэси. Тот самый глейнский жемчуг, – добавил он потерянно. – Очень дорогой. И очень красивый… И безумно тебе идёт!

– Да я не об этом! – вспыхнула Настя. – Я благодарна королю за щедрость, но мне тут не место. Этот проклятый дворец нас всех развёл в разные стороны, всё разрушил! Теперь каждый сам по себе. Как будто не было никогда никаких нас! Я не вижу больше смысла оставаться здесь. Мирный договор с Герсвальдом заключат и без какой-то там рыжей иномирянки. И королевский замок без меня обойдётся точно. Да и… вас с Далардом скоро сошлют на границу. Потом ты женишься на этой гусыне Соур. Крис вернётся на Север вместе со своей Эриледой, и Тайлли уедет с ними.

Настя трагично покачала головой, эмоции так и рвались наружу.

– А я останусь прозябать во дворце да слушать пустые сплетни придворных дам. И вскоре стану такой же курицей, как они. Нет уж! Я не хочу потратить свою жизнь так. Я не знаю, что я буду делать там, в Лэрианоре. Но сейчас я понимаю, что должна уехать. Мне было когда-то так хорошо в Вольном лесу, так безмятежно, словно в доброй-доброй сказке…

– Говорят, не стоит возвращаться туда, где однажды был счастлив, – философски заметил Кайл и, наконец, посмотрел ей в глаза. – Разбитые надежды ранят больно…

– Мои надежды разбились здесь, – горько усмехнулась Дэини.

И полукровка ответил ей такой же невесёлой улыбкой.

– Есть такие люди, которых вечно будет звать дорога… Я давно понял, что ты из их числа. Что ж, вперёд! – Кайл поднял свой бокал, словно произнося тост. – Удачи на твоём пути! Пусть она всегда будет рядом, куда бы этот путь тебя не уводил!

Настя коснулась своим кубком края его кубка.

– Прощай, мой благородный рыцарь! Надеюсь, ещё свидимся!

Настя осушила бокал и поднялась.

– Ладно, пойду!

Кайл хотел проводить её на крыльцо.

Но Настя остановила поспешно:

– Не надо! Мне и так грустно. Давай без долгих прощаний! Не провожай!

***

Рыжая двинулась к выходу, чувствуя, как подгибаются ноги. От слёз, застрявших в горле, она даже дышать не могла. Скорее на улицу. Пока всё это не прорвалось из души, пока сердце не разлетелось вдребезги.

Кайл покорно развернулся и побрёл вверх по лестнице на второй этаж. Медленно, тяжело. Будто каждый шаг давался с трудом, словно на его ногах были сапоги, вытесанные из цельного камня.

Настя потянула за дверное кольцо.

– Дэини…

Она обернулась. Кайл стоял на лестнице, судорожно вцепившись в перила. Синие льдинки глаз прожигали душу.

Настя смотрела ему в лицо, затаив дыхание, замерев. А в сердце расправляла перебитые крылья белая птица-надежда.

– Не уходи! – с трудом проронил полукровка. – Прошу…

Насте показалось, что этих слов она ждала тысячу лет. И ещё не меньше тысячелетия потребовалась, чтобы постигнуть их смысл и поверить в него.

А потом Рыжая сорвалась с места, как падающая звезда, метнулась обратно, вдруг оробев у подножья лестницы.

Но теперь уже он сам рванулся к ней навстречу, преодолел разделяющие их несколько ступеней мгновенно, словно по воздуху перелетел.

Её глаза заглядывали в его лицо в ожидании чуда. Маленький доверчивый котёнок тянулся к нему – сильному, взрослому, смелому. Изумрудные огоньки умоляли безмолвно: «Ну, скажи! Скажи!..»

– Не уходи! – повторил он почти по слогам.

Казалось, язык его не слушался, не желал подчиняться.

О, Светлые Небеса, как же сложно отдавать свою душу другому! Беззащитную, уязвимую, рваную и заштопанную – взять и доверить самое бесценное, чем владеешь! Отдать ту заветную жемчужину, что носишь в сердце и прячешь от всего мира.

– Не уходи! – повторил он в третий раз, как заклинание. Уже твёрдо и без тени сомнения. – Я умру без тебя!

– Кайл…

***

А он и не знал, что его собственное имя может звучать так: как молитва, как признание в любви, как наивысшая похвала, как счастье. Счастье, обращённое в слово.

Её глаза сияли как звезды, сияли от слёз, которые она больше не сдерживала. И закатное солнце, с любопытством заглядывающее в окно, нимбом горело в её огненных волосах. Коснуться этого солнечного создания казалось святотатством, будто неба дотронуться или духа света в руки поймать.

Но устоять невозможно…

Уже через миг его губы дерзнули прикоснуться к ней. Бережно, осторожно, нежно.

Но стоило рукам обвить стройное податливое тело, как с души будто упали тяжкие оковы. И страсть накатила такой волной, что сдержаться было уже нельзя. От этой близости кровь горела в венах. Любимая, желанная, прекрасная…

Он сжал её в объятиях, осыпая поцелуями губы, лицо, шею, плечи. Он слышал, как неистово бьётся сердце под его твёрдой ладонью, когда пальцы скользнули по её напрягшейся груди. Чувствовал, как жадно она ловит его ласки. Как откликается всем телом на каждое касание.

Но куда важнее, как она откликается душой. Старый запрет на право заглянуть в другого человека рассыпался в прах. Он читал её, как увлекательную книгу, захлёбываясь от восторга, изумляясь от восхищения, проникаясь до дрожи.

С беспредельным ужасом Кайл вдруг осознал, что он едва не потерял!

А следом его осенила ещё одна поразительная мысль – ведь он прежде никогда не был с женщиной, которую любил.

Женщины, они были, конечно. Кто-то проскользнул по жизни мимолётно. Кто-то задержался на время. Но он не любил никого из них. В сердце всегда хранил лишь образ Келэйи, которая так и осталась недостижимой мечтой.

И вот сейчас впервые в жизни он обнимал ту, которую любил. И от этого осознания, от этих новых, невероятных эмоций казалось сейчас, что душа готова с телом расстаться.

***