На рассвете слуги графа О развесили гирлянды из цветов, устлали пол свежим тростником и поставили на стол множество изысканных блюд, которые личные повара герцога готовили в течение трёх дней. Они предназначались не для того, чтобы их ели, а для того, чтобы ими восхищались. Все они были выкрашены в разные цвета, украшены позолоченными листьями и серебряными узорами. Перед герцогиней стоял свадебный пирог. Кремом на нём была выведена фигура женщины, ждущей ребёнка. Ведь таков был желаемый результат брака герцога. На одном из столов стоял павлин и полном оперении. Никто не мог даже предположить, что под этими перьями была настоящая птица, искусно приготовленная мастерами.

В зал вошёл лакей, держа на вытянутой руке поднос с головой дикого кабана, украшенной лепестками диких роз. Из его рта торчал свиток, на котором было написано стихотворение, восхвалявшее невесту. Затем было внесено фирменное блюдо Вильгельма — оленина в бульоне и соус, при виде которого раздались радостные возгласы гостей. Повара сделали из фольги эмблемы Фландрии и Нормандии и соединили их печатью, на которой было написано: «Будьте счастливы на этом празднике. Да поможет Бог герцогу и герцогине».

Пажи не переставали бегать от стола к столу с флягами вина. Мужчины произносили тосты за герцогиню, и в воздух поднимались сотни кубков. Матильда сидела на троне рядом с герцогом, улыбалась, говорила ничего не значащие фразы и снова и снова бросала украдкой взгляд на человека, сидевшего рядом, чьё лицо ничего не выражало. Однажды, почувствовав на себе её взгляд, Вильгельм посмотрел на Матильду. Глаза его блестели, а на лице появилась жестокая улыбка победителя.

— Теперь ты моя жена, — проговорил он сквозь зубы.

Матильда отвернулась, чувствуя, как кровь прилила к её щекам. Наверное, он женился на ней, чтобы отомстить. Умерла ли в нём любовь? Матерь Божья, не допусти этого!

Матильда постаралась взять себя в руки. Она вдруг поняла, что граф Роберт что-то говорит ей:

— Миледи, как же вы решились дать согласие на брак с моим кузеном, после того как он столь жестоко обошёлся с вами?

Матильда ответила:

— Мне показалось, что человек, осмелившийся избить меня во дворце моего отца, должен обладать большой смелостью и подходит мне, как никто другой.

— Браво, герцогиня, — зааплодировал граф.

Матильда подняла глаза и увидела, что герцог смотрит на неё. Он слышал её ответ графу Роберту, и в его взгляде было не что иное, как восхищение. Он протянул к ней руку, но тут же сдержал себя и вместо этого сжал подлокотник своего кресла. Сердце забилось в груди Матильды. Наконец-то она стала понимать его. Она продолжала разговор с графом О и Робертом Мортеном, которые смотрели на неё с нескрываемым восхищением. Обед длился ещё много часов. Застолье становилось весёлым. Постепенно женщины обступили Матильду со всех сторон и повели в покои невесты. Она шла улыбаясь. Последнее, что она видела, были мужчины, поднимающие кубки за её здоровье, и Вильгельм, стоявший у стола и провожавший её взглядом из-под густых чёрных бровей.

Придворные дамы раздели Матильду и положили рядом с кроватью тяжёлый наряд невесты. Они расплели её тугую косу и расчёсывали её до тех пор, пока волосы не стали блестящими и шелковистыми. Матильду положили в постель герцога с шёпотом и прибаутками. За дверью послышались чьи-то голоса и шаги. Служанки подкрались к двери и распахнули её. На пороге стоял жених с друзьями, отпускавшими весёлые шутки. Служанки вышли из комнаты, и дверь за герцогом была закрыта.

Голоса становились всё тише, шаги затихали вдали. Несколько мгновений Вильгельм стоял, молча глядя на невесту. Глаза его горели каким-то странным светом, губы были плотно сжаты, и весь он казался сжатым как пружина. Он подошёл к кровати.

— Итак, жена, — проговорил он с торжествующей ноткой, — как теперь твои укрепления?

Глаза Матильды засветились. Всё былое её желание отомстить ему куда-то исчезло. Улыбнувшись, она проговорила:

— Милорд! Вы взяли меня, чтобы любить или чтобы ненавидеть? Я должна знать это!

Вильгельм сложил руки на груди.

— Я взял тебя, потому что поклялся завоевать тебя, а я всегда сдерживаю свои обещания. И не отпущу тебя до тех пор, пока ты не признаешь во мне господина.

Матильда выскользнула из-под шкурок горностая, которые служили одеялом, и встала перед Вильгельмом. Стройная, с белоснежной кожей, она была похожа на сказочное существо.

— Я думаю, тебе это не доставит удовольствия, — проговорила она, не сводя с Вильгельма глаз. — Мои укрепления разрушены, но доберёшься ли ты до Спрятанного Сердца?

Матильда стояла так близко к герцогу, что ей казалось, она чувствует битву, происходившую в его сердце. Схватив Матильду за плечи, Вильгельм неуверенно проговорил:

— Видит Бог, я поклялся, что ты не увидишь моей доброты и мягкости.

Матильда ничего не ответила. Она лишь улыбалась, и улыбка эта смягчала сердце Вильгельма. Он взял её на руки, грубо прижал к себе и начал целовать её ресницы, глаза и губы до тех пор, пока она не стала вырываться, так как ей не хватало воздуха. Матильда прижалась к нему, и лёд её сердца растаял, а тело горело в огне. Покачиваясь на волнах его страсти, она услышала, как Вильгельм шепчет: «Я люблю тебя! Видит Бог! Любовь моя так сильна, что заполняет всё моё сердце».

Французы заранее объявили о победе

над нашими рыцарями. Они ещё пожалеют

об этом!

Глашатай Нормандии.

Когда Хьюберт де Харкорт снова увидел своего сына в замке Бомон ле Роже, ему показалось, что Рауль очень возмужал. Однако, подойдя поближе и увидев его в окружении братьев, Хьюберт понял, что ошибся, и недоумевающе пожал плечами, думая, как это могло произойти.

Роджер де Бомон, который помог Раулю поступить на службу к герцогу семь лет назад, поприветствовал его очень радушно. Он повёл его в зал, дружески похлопывая по плечу. Видя это, Хьюберт стал беспокоиться, как бы Рауль не превратился в самодовольного, заносчивого выскочку. Но тут же Рауль увидел отца и, подойдя к нему, опустился на колени, чтобы получить его благословение. Рауль смотрел на отца с той же улыбкой и той же чистотой в глазах, которые всегда напоминали Хьюберту его жену, умершую много лет назад. Хьюберт почувствовал неожиданный прилив нежности, но не показал этого. Он что-то проворчал о пурпурной мантии Рауля, называя её павлиньим нарядом, но всё же был очень доволен мыслью о том, что его сын облачен в ещё более великолепную одежду, чем Ричард де Бьенфейт, который тоже был здесь, чтобы приветствовать Рауля. Когда юноша поднялся с колен, Хьюберт посмотрел на людей, стоявших позади него, и с удовлетворением отметил, что сын приехал в Бомон ле Роже со свитой, полагавшейся ему как посланцу герцога.