— Что мы сегодня будет делать, милый? — лениво спросила Мэдлин. — Возьмем малышку на первый в ее жизни пикник?

— Какую ещё малышку? — осведомился у нее за спиной презрительный мужской бас.

Она стремительно обернулась — и увидела, что позади нее вовсе не Эйдан: это был Вильгельм! Она попятилась, прижимая к себе своего ребенка.

Но вместо него в ее руках оказался всего лишь узел тряпок, в которых она когда-то прятала драгоценности и серебряные вещи, украденные в доме.

Вильгельм вырвал у нее из рук ценности и вышвырнул в окно, так что они посыпались на траву, сверкая и позвякивая.

— Вздумала у меня воровать? — В его глазах зажглась ненависть. — Я отучу тебя этим заниматься!

От страха Мэдлин потеряла дар речи, а пропажа пригрезившегося ребенка лишила ее способности сопротивляться. Когда она бросилась к окну, чтобы спастись, выпрыгнуть из него, на нем внезапно возникла решетка, которая отрезала ей путь к отступлению.

Издевательский смех разнесся по комнате, в которой начался пожар. Она в испуге повернулась, но Вильгельма уже не было. Мэдлин слышала только его голос, доносившийся сквозь языки пламени. Ее окружали огонь и смерть.

— Я буду следить за тобой, мое сокровище! Всегда, таки знай…

Мэдлин содрогнулась — и пробудилась. Сердце отчаянно колотилось, а во рту пересохло так сильно, словно она на самом деле наглоталась дыма. На секунду от страха у нее перехватило горло.

А потом сонный Эйдан нежно обнял ее — и Мэдлин поняла, что это был всего лишь сон, а не реальность. Она заставила себя дышать глубже, дожидаясь, когда его тепло согреет ее заледеневшее от кошмара тело.

И тем не менее не могла избавиться от знакомого ощущения темной пустоты. Теперь она вспомнила это чувство: оно носило название «безнадежность».

Только когда ей удалось сбежать, стал виден весь ужас оков. Это он заставил Мэдлин отказаться от ее имени, от ее личности — даже от ее голоса. Если бы она хоть словом обмолвилась о том, что видела, ей пришлось бы выдать себя, а в этом заключалась самая большая опасность.

И потому она спрятала свое лицо, изменила голос и никогда никому не открывалась.

Не считая Эйдана.

Каким бы глупым ни был риск, она не могла об этом сожалеть. Узнать наслаждение и страсть тогда, когда думаешь, что твоя жизнь навсегда лишена этих чувств? Это было настоящим подарком, озарением, бесценным сокровищем.

Но даже тогда Мэдлин понимала, что чего-то Не хватает. И теперь, когда она наконец снова лежала у Эйдана в объятиях, ощутила ту же пустоту. Это, ощущение стало чуть менее острым, сосущая боль чуть смягчилась, но пропасть перед ней продолжала зиять.

И в ней должна погибнуть она, Мэдлин. Вильгельм все сделал для этого.

Зажмурившись из-за этой мысли, она придвинулась к жаркому телу Эйдана и прижалась лбом к его груди.

«Конечно, все это чепуха. Муж не сможет узнать всю правду. Этому негодяю больше до тебя не добраться».

Оказавшись под надежной защитой любимого, она смогла избавиться от беспокойства, внушенного неприятным видением, и снова погрузилась в сон.

…Когда в спальню проник свет восходящего солнца, Эйдан проснулся — и обнаружил у себя в объятиях, теплую нагую женщину, Мэдлин.

Нет, бесспорно, его любимая лучшая из всех представительниц прекрасного пола.

Он на секунду прикрыл глаза, благодаря судьбу, а потом бережно притянул ее ближе. Она послушно подвинулась к нему и сонно потянулась, прижимаясь всеми маняще-мягкими местами к его крепкому телу.

Целуя ее шею, он решил предпринять попытку повторить вчерашнее. Мягко перебирая губами, он добрался до ее ушка. Мэдлин недовольно отмахнулась от него и, тихо рассмеявшись, проговорила:

— Ты не меняешься, дорогой!

Осмелев, Эйдан прижал свою налившуюся желанием плоть к теплым бедрам.

— Миледи, можно мне делать все, что мне заблагорассудится?

Мэдлин недовольно проворчала:

— Тосты! Вот чего я сейчас хочу!

Он перенес свои нежные поцелуи с ее уха на ее грудь.

— А если я накормлю тебя завтраком, я смогу свободно распоряжаться своими желаниями?

Эйдан взял теплый мягкий сосок себе в рот и чуть прижал зубами.

Она изумленно ахнула, но по ее телу пробежала дрожь, а ее сосок моментально затвердел.

— Не думай, что так ты избавишься от обязанности принести мне завтрак, — предостерегла она его, хотя уже начала плавиться под его прикосновениями. — И потом я захочу еще немного подремать! — добавила она, уже задыхаясь. — Я так устала!

Он моментально согласился на все ее условия — Господи, он согласился бы сейчас на что угодно! — и передвинул руки ниже, подведя ладони под ее ягодицы, чтобы приподнять ее бедра и крепче прижаться к ней своим налитым телом.

— Убери от меня эту штуку! — приказала она довольно вяло. — Ею же глаз выколоть можно!

Эйдан рассмеялся и захватил губами второй сосок, чтобы довести его до столь же твердого состояния. Она завалила его на спину и перекатилась вместе с ним, оказавшись поверх него и обхватив ногами его бедра.

— Ого! — тихо воскликнула она. — У меня получилось!

Мэдлин сдвинулась, чтобы его поцеловать, и ее длинные темные волосы упали на его лицо. Он закрыл глаза от наслаждения: при этом движении головка его жезла погрузилась во влажную, жаркую, податливую женскую плоть.

— О, наконец-то! — простонал он.

— Добились-таки своего, милорд! — Она игриво поерзала, заставив его сердцебиение заметно ускориться. Эйдан почувствовал, как его плоть напрягается все сильнее… И она тоже это ощутила.

Он старался сдерживаться, чтобы она могла сама выбирать темп. Поначалу Мэдлин двигалась неуверенно, скользя по нему настолько медленно, что он чуть не заверещал от нетерпения. А когда она целиком вобрала его член в себя, то наклонилась поцеловать его, приподнимаясь и опускаясь, не меняя ритма.

Этот поцелуй и мучительное наслаждение длились и длились, растягивая время, маня его забыться, внушая желание отдаться целиком во власть чувств, ощущать на губах ее вкус, чувствовать свою плоть в глубинах ее влажного жара, обхватывать руками ее тяжелые груди, соски которых набухли и затвердели, тычась ему в ладони. Ее волосы накрыли их обоих шатром — шелковые, густые и темные, обволакивая их блаженством и нежным, крадущим разум запахом…

Пока он вдруг бурно не кончил. Эйдан вскрикнул от неожиданности и ухватил ее за бедра, с силой прижимая к себе, чтобы войти в нее как можно глубже, извергаясь и утопая в резком приливе экстаза.

Мэдлин начала извиваться, впиваясь ногтями ему в грудь, содрогаясь от наслаждения. Она была поймана, словно рыба на крючке, вынуждена была ощутить его плоть, пульсирующую в глубине ее чувствительного лона.