Генерал почесал затылок.

— А не думаешь, друг мой ситный Дмитрий Евгеньевич, что нашего Одиссея за его старые дела повязали? Девяносто девятый год ты помнишь, конечно?

Полковник отрицательно покачал головой.

— Вряд ли. Внешность у него другая, даже отпечатки пальцев не те. Не говоря уж о паспорте и прочих бумажках… Нет, не думаю.

Калюжный кивнул.

— Я тоже не думаю — но ты, на всякий случай, с Дюлой Шимонфи свяжись, провентилируй этот вопрос. И вот ещё что… Для страховки надо быстренько ему пристойную легенду смайстрячить — которая бы объясняла, для чего наш странник по разным заброшенным профилакториям лазил.

Левченко пожал плечами.

— Ну, это проще простого. Сейчас Ведричу прикажу — он за день всю нужную документацию сделает. Думаю, оптимальный вариант — это агент по недвижимости. У Ведрича есть хорошее агентство, с вполне приличной репутацией — он от них сделает Одиссею нужные бумаги. Если что — наш парень был в этом профилактории по служебной надобности, изучал возможность его покупки.

Генерал кивнул.

— Годиться. Ладно, давай все в темпе вальса организовывай — и заодно реши, когда нам с тобой будет удобно в мадьярское королевство на денёк слетать.

Полковник хмыкнул.

— Да хоть через три дня… визы шенгенские у нас есть, легенду мы за день-другой создадим — и можем лететь!

— Хорошо, готовь документы. Говоришь, через три дня? — Калюжный задумался на мгновение, а затем решительно бросил: — Через три дня — в самый раз! — Помолчав, добавил: — Думаю, к этому времени и со странником нашим всё выяснится. Раз ты думаешь, что он по сию пору жив — то непременно он в течении ближайших пары дней должен объявиться!

* * *

Что за вонь? Боже, ну и смрад… Где я? Темно, хоть глаза выколи… Или я ослеп? А может, умер? Не похоже… Вряд ли на том свете так чудовищно воняет…

Так, не будем торопиться делать выводы. Кажется, я знаю, где лежу. Это подвал. Точно, подвал… Подвал под кухней. Кухней профилактория. В который я спустился, чтобы дёрнуть за рубильник. Дёрнуть мне его не удалось — сзади один из тех бомжей, которых нанял сторож, огрел меня чем-то тяжелым — скорее всего, куском трубы. Или кирпичом. Это не важно — важно, что я сейчас лежу на полу подвала. Лежу ЖИВОЙ. Хм… Ну, или почти живой. Голова гудит жутко, тошнит и ломит затылок — но зрение и слух вроде как не утрачены — потому как я слышу, пусть и едва различимый, шум машин снаружи и вижу лучик света, что пробивается через щель в воротах подвала.

Что ж, это недурно. Видеть и слышать — уже хорошо. Так, попробуем пошевелить руками… Шевелятся. Гут. Теперь — правой ногой… работает. Левая? Что-то саднит в районе бедра — но нога движется. Попробовать привстать? Голова жутко кружится, тошнит так, что, кажется, сейчас желудок наружу вывернется… Но приподняться на правом локте удалось… похоже, что позвоночник вроде как в порядке. Вообще замечательно! Одно плохо — весь затылок мокрый, жутко мозжит и, похоже, не совсем исправен… Потрогать рукой рану… так, что и следовало ожидать. Кровь. Затылок — весь в крови. Это плохо. Это очень плохо. Но раз я сразу от удара не умер — то, стало быть, вполне возможно, что жить буду. Вопрос — как долго…

Ладно, попробуем встать. Если получится — значит, повреждения не так серьезны, как я думаю. Если нет… Не будем об этом думать. Итак, пробуем принять вертикальное положение.

Головокружение дикое, сухость во рту, перед глазами вспыхивают звёздочки… Всё правильно, сотрясение мозга. Но на колени встать удалось. Неплохо. Очень неплохо!

Так, подымаемся на ноги. Ого! Неслабо меня шатает… Но падать вроде не собираюсь. Значит, удар был не такой уж и смертельный — впрочем, по ходу, целенаправленно его убивать никто и не собирался. Хотели бы убить — просто бы добили, беспомощного, лежащего без сознания. А так — обычная бытовуха, нанесение телесных повреждений — и даже вряд ли тяжких… Шваркнули трубой по затылку, обшарили карманы, забрали бумажник и телефон… Забрали? Забрали. Ну, это ладно — в бумажнике всё равно ничего ценного не было, денег от силы сто евро, карточки, кредитки… Мелочь. Телефон вообще — дешёвка, самая простая солдатская «Нокия» за пятьдесят евро.

На что хлопцы рассчитывали? Вряд ли просто хотели ограбить лоха ушастого. Скорее всего, думали, что этот сомнительный русский — то бишь я — припёрся сюда за кладом. С точки зрения этих кренделей — всё логично: какого ещё рожна нужно русскому в бывшем русском санатории, кроме как забрать какие-то ценности, оставленные им здесь во времена оны? Тем более — этот русский настоятельно просил расчистить вход в подвал. Тут к бабке не ходи — человек хочет что-то важное из этого подвала забрать. Стало быть, есть резон его немножко убить, а это ценное — взять себе за труды.

Так, дверь, которую я за мгновение до удара хотел открыть — открыта. Понятно — бичи, увидев его копошащимся у входа в камеру, решили, что их предположения оказались верными, и надо русского валить, а золото и бриллианты, которые за дверью, которую он пытается открыть — разделить меж собой. Логично.

Темно, как у негра… Не будем продолжать. Где-то здесь должен был быть фонарь — который я выронил при ударе. Или бичи его с собой забрали? По ходу, забрали… Хреново. Ладно, попробуем войти в эту камеру наощупь.

Ага, какие-то ящики по сторонам… Проход. Узкий, правда — но протиснуться можно. Где-то здесь должен быть сейф… Стоп! У меня ж где-то был брелок с лампочкой! Фонарь из него, конечно, хреновый, но за неимением гербовой, как говориться… Ага, вот он! Включаем… Але-ап! Сейф вскрыт!

Странно, если бы давешние разбойники поступили иначе. На трупе сомнительного русского взята связка ключей — одним из которых он вскрыл подвал, а второй вставил в дверь камеры. Естественно, что третий ключ — от сейфа. Вот они его и открыли…

Рубильник… Левченко писал, что мне надлежит дёрнуть рубильник. И? И ничего — его уже дёрнули. Стоит в положении «вкл». Пломба сорвана, болтается на проволочке. Стало быть, его убивцы, не найдя во вскрытом сейфе золота и бриллиантов — тупо рванули на себя рубильник, в надежде, что оный приведет в действие тайные пружины, открывающие вход в пещеру с сокровищами. Пещеры не обнаружилось. Бомжи охренели от невезухи и свалили из подвала — бросив его подыхать на вонючем скользком бетонном полу.