– Ну и как ты будешь нас развлекать, куколка?

Этти выглядит испуганной.

– Не смущайся. Может быть, ты знаешь песенку, которую могла бы нам спеть?

Я задерживаю дыхание. Надеюсь, она не станет петь им одну из наших песен, ведь все они довольно грубые.

Этти задумывается.

– Я могу рассказать вам историю.

– Это прекрасно! – говорит королева.

У Этти в запасе множество историй. Я молчу, но надеюсь, что она не станет рассказывать самые пикантные из тех, что ей довелось услышать.

– Эту историю рассказал мне мой Отец, – начинает она, – и ее должны знать все чада Мертвецов. В одной стране было столько мышей, что они заполонили все города, большие и маленькие…

Ренар ее дери!

Только не эту историю. Не здесь, не сейчас!

Этти садится ровно; она сидит спиной ко мне, и потому не видит предостережения на моем лице. Не оборачивается, даже когда я начинаю громко кашлять.

– С тобой все в порядке? – взволнованно спрашивает принц.

Но Этти не обращает на меня внимания. Она очень сосредоточена и пытается дословно воспроизвести историю так, как ее рассказывал Орсо.

Разворачиваю салфетку, прячу макарун, осторожно складываю ее и кладу себе на колени.

– Если тебе не нравятся пирожные, мы можем их просто выбросить, – шепчет принц, глядя на меня с удивлением.

– Уверена, они очень вкусные.

Просто у меня пропал аппетит. Этти как ни в чем не бывало рассказывает о неудавшейся революции, в результате которой чуть не свергли королевскую семью, и я не могу остановить ее ничем, кроме театрального покашливания.

– Не прячь это пирожное. Мы прикажем прислать тебе свежих в любой момент, когда ты захочешь, – настаивает принц.

– Отстань от меня, – чуть слышно произношу я.

Он прекращает есть и сидит молча, а я безостановочно кручу головой в поисках путей отступления. Нас арестуют за такой рассказ? Как мы сможем отправить сообщение Двору или Феми, если нас задержат?

– Там, где ты живешь, мало еды? – снова принимается за свое принц. Жалость в его голосе так очевидна, что у меня все волоски встают дыбом. Вообще-то у нас в стране голод, а кто-то забыл сказать об этом наследнику престола.

– Ты вообще смотрел хоть раз за ворота дворца? – тихо шиплю я в ответ. – И ничего не заметил сегодня во время поездки через весь город? – Я смотрю ему прямо в глаза. – Трупы грудами лежат на углах улиц. Люди умирают от голода. А когда у нас есть еда, мы ее не выбрасываем и не приказываем принести нам свежую.

Он ошеломленно смотрит на меня.

Но меня это не волнует. Мне некогда волноваться из-за этого или сидеть здесь, поедая разноцветные сладости, пока Этти излагает свои бунтарские истории. Я должна сейчас выяснять, где хранятся дворцовые запасы зерна, и придумывать, как незаметно вынести их из Тюильри.

Чем дальше рассказывает Этти, тем напряженнее становится атмосфера в комнате. Выражение лица королевы очень меня беспокоит, но при этом она продолжает улыбаться.

Рядом со мной потягивает чай принц, тихий, задумчивый и просто невыносимый.

– А о чем эта история? – шепотом спрашивает он у меня.

Я так удивлена тем, что он ничего не понял, что тут же забываю, каким невыносимым он мне только что казался.

– О неудавшейся революции. Кошки – это знать, а мыши – революционеры.

При этих словах взгляд принца начинает метаться от Этти к матери, а затем – к господину в углу, который сейчас повернулся к нам лицом. У него бледная кожа и мягкие черты лица, на голове – огромный напудренный парик, а костюм – нежного бледно-голубого цвета.

Пытаюсь встать, но принц хватает меня за рукав и удерживает на месте.

– Не надо. Ты ничего не можешь сделать. Сейчас точно, – говорит он, крепко сжав мне руку. – Если Мадам прикажет тебя казнить, я буду просить, чтобы тебя помиловали. Не волнуйся.

Можно подумать, мне от этого стало легче.

Голос Этти становится громче и увереннее, когда она рассказывает о том, как кошки позвали своих братьев из других стран, чтобы избежать повешения, и как им удалось посадить в тюрьму всех мышей.

Мне кажется, что в комнате становится невыносимо жарко. Отказываюсь от предложений слуг налить мне еще чая. Я не могу ни есть, ни пить. Даже дышать могу с трудом. Просто сижу и слушаю, как Этти подписывает нам приговор.

Королева сжимает руку Этти, когда та заканчивает рассказ.

– Спасибо, моя дорогая! – говорит королева и целует Этти в лоб. – Где же ты услышала эту удивительную историю?

– Ну… она многим известна, – отвечает Этти, к счастью, не упоминая ни Орсо, ни гильдии.

– Вон! – резко командует мужчина, сидящий за письменным столом. – Все вон!

Королева поворачивает голову и смотрит на него. Она отпускает Этти, та сползает с дивана и неуверенно двигается ко мне, наконец-то почувствовав напряжение, повисшее в воздухе.

Монсеньор Сагуин и все слуги направляются к двери.

Мы с Этти встаем, чтобы последовать за ними. Может быть, если нам сейчас удастся ускользнуть, мы сумеем найти кухню и сбежать из дворца до того, как…

– А ты останься, дорогая, – говорит королева Этти, пригвождая ее взглядом к месту.

– Отец, что-то не так? – спрашивает принц в тот момент, когда закрывается дверь.

Королева открывает рот, чтобы ответить, но мужчина за письменным столом резко перебивает ее; он встал и подходит к нам.

– Что не так?! Ты смеешь спрашивать, что не так?! Тебе понравилась эта история? Мышей стало жалко? Ведь они были такими маленькими и храбрыми, сражались с властью королевства кошек! – фыркает он.

Принц как будто весь сжался от таких едких слов.

– Ты настолько глуп, что ничего не слышишь? Простолюдины приходят к нам во дворец и пересказывают здесь историю с призывами к бунту, звучащими на улицах города. Она многим известна. Вот какие сказки наши подданные рассказывают своим детям?

– Отец, это всего лишь сказка. Не думаю, что она вообще понимает, что это значит…

– Покажи ему, – говорит королева. И к моему ужасу мужчина начинает расстегивать пуговицы на своем жилете.

– Мне было шесть лет, когда они захватили дворец. С криками ворвались сюда в поисках Королевы Пирожных. Они заставили ее есть до тех пор, пока ей не стало дурно, и отрубили головы всем фрейлинам. Они отправили ее идти полураздетой по улицам города, а меня заставили на все это смотреть.

Он неумело развязывает галстук, как человек, не привыкший раздеваться самостоятельно.