Кияне и гости сгрудились посмотреть на извечную ярмарочную забаву. Мόлодец достал из-за пояса боевой топорик и бросил его на землю, оставшись безоружным. Медвежий поводырь пошел собирать с людей ставки. Медведя надо было побороть, но не убить. А вот сам бер такое правило мог и не соблюдать. Зверь бессловесный, что с него взять?

— Знаешь, где зимой живет бер? — спросил Олафа наставник.

— Знаю, в своем логове, в берлоге, — ответил Скальду десятилетний мальчик.

В толпе зевак Хальфредр заметил знакомое лицо, присмотрелся и обомлел.

— Олаф, хочешь увидеть убийцу своего отца? — спросил он воспитанника.

— Где?! — сразу помрачнел Олаф и забыл и про медведя, и начавшуюся борьбу.

— А вон, стоит в кожаном жилете с нашитыми железными ромбами. Гудред Эйриксон его имя. Помнишь, я рассказывал сагу о смерти конунга Трюггви Олафссона?

— Это точно он? — уточнил Олаф.

— Мне его рожу никогда не забыть!

Не медля ни минуты, Олаф протолкался к ристалищу, где боролись человек и медведь, подобрал «тапр-окс» и решительным шагом подошел к Гудреду, который после смерти Харальда Серой Шкуры скрывался в Киеве от Харальда Синезубого.

— Какой у тебя красивый меч! — обратился Олаф к норвежцу на его родном языке. — Как тебя зовут?

— Гудред Эйриксон, — самодовольно ответил польщенный мужчина, стараясь не упустить из виду того, что происходило на ристалище. — А ты кто такой?

— Я сын своего отца! — ответил Олаф Трюггвасон.

— Ахахахах! — рассмеялся Гудред. — Ну, об этом и говорить не стоит, а как его зовут?

— Наклонись ко мне, — попросил мальчик. — Чтобы никто не услышал, потому что это секрет.

Норвежец наклонился, а Олаф, что есть силы взявшись двумя руками за топорище, хрястнул его топориком прямо по темени таким ударом, как колют дрова. Непокрытая голова Гудреда Эйриксона раскололась пополам.

— Трюггви Олафссон — имя моего отца, — выкрикнул маленький убийца прямо в закатившиеся глаза Гудреда, выпустил оружие из рук и бросился наутек, в терем княгини Ольги.

— Убили! — слышал он сзади крики. — Убийство!!!

Кто-то бросился к дружинникам князя Ярополка, следившими за порядком на торжище, кто-то с топорами и мечами побежал вслед за мальчиком-убийцей.

— Княгиня!!! — кричал Олаф, ворвавшись в покои Ольги. — Защити! Помоги!

— Что случилось? — спросила Ольга, поднимая с колен рухнувшего ей под ноги мальчика с забрызганным кровью лицом.

— Я убил человека! — признался Олаф и зарыдал.

— Кого?! Где?!

— Убийцу своего отца, Гудреда. На торжище, — последовал ответ мальчика сквозь рыдания.

— Запереть ворота! — тут же приказала Ольга своим стражникам. — Дружину во двор, с оружием, всех до единого!

Толпа, взобравшись с Подола по круче Замковой горы к терему Ольги, остановилась, уткнувшись в запертые ворота.

— Откройте, — раздался требовательный стук. — Откройте великому князю Ярополку!

Четверо слуг вынесли из терема огромный дубовый стул, потом поставили перед ним коротконогие деревянные табуреты. Вышла Ольга в полном княжеском облачении — в парчовой шубе до пола, в золотой княжеской короне. Она ступила сначала на табурет, а затем устроилась на троне.

— Откройте ворота и впустите моего внука! — приказала она дюжим привратникам.

Когда ворота открылись и дружинники князя Ярополка ворвались на подворье вперемешку с горожанами, то вмиг оторопели: перед ними восседала на возвышении великая княгиня Ольга. По левую руку от нее находился Олаф в пажеском кафтанчике и с мечом. По правую руку возвышался воевода Свенельд в посеребренных латах. Дружина великой княгини была выстроена во дворе в боевом порядке.

— Ярополк, внук мой, — обратилась великая княгиня к юноше, возглавлявшего толпу киян. — Подойди ко мне!

Ярополк подошел к соправительнице.

— Великий князь, — учтиво обратилась к нему Ольга и указала левой рукой на пажа. — Это мой дружинник, Олаф Трюггвасон, наследник великого норвежского престола. Он отомстил убийце своего отца. Да, он виноват, потому что по нашим законам никто не смеет убивать без суда, проводимого великим князем. Объяви народу свой приговор и свою княжью волю — выплату виры.

— Я, великий князь киевский, — обратился Ярополк к горожанам и своим дружинникам, — объявляю пажа Олафа Трюггвасона виновным в убийстве заморского гостя Гудреда Эйриксона и назначаю ему выплату виры — сорок гривен.

Толпа ахнула. Это была очень тяжкая вира, на сорок гривен можно было купить двадцать коров!

— Это еще не все, — поднял руку Ярополк, успокаивая городской люд. — За ненадлежащий присмотр накладываю виру в двадцать гривен на воспитателя отрока и соучастника убийства — Хальфредра Беспокойного. Выдайте его сюда.

Изрядно помятого и оборванного Скальда вытолкнули к ногам княгини Ольги.

Это был очень большой штраф, но великая княгиня выплатила его товарищам Гудреда, городу и великому князю. С того дня она сама взялась за воспитание будущего конунга Норвегии — Олафа Трюггвасона.

— Олаф, ты понимаешь, что означают слова Иисуса Христа «кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую»? — спросила Ольга мальчика.

— Да, княгиня, — ответил отрок, убивший уже двух человек. — Это значит, что если поразили тебя с одной стороны, то повернись к противнику своей здоровой стороной.

Наверное, еще никогда Виктор Лавров, собираясь в командировку, не готовился так тщательно. Может быть, потому, что эту поездку и командировкой-то можно было назвать с натяжкой. Кто его командировал? Кто уполномочивал? Теперь, после увольнения с телеканала, он был предоставлен самому себе. Не то чтобы публика сразу его забыла. Ни в коем случае. Молва об его увольнении уже прокатилась по всему медиапространству страны, и бойкие менеджеры с центральных каналов доставали его звонками по несколько раз на дню, предлагая контракты на выгодных условиях — один лучше другого.

История с увольнением сразу же обросла слухами и нелепыми домыслами. Одни говорили, что Виктор Лавров получил в наследство от своего дяди страусовую ферму и поехал в Австралию. И теперь будет перебираться туда со всей семьей, чтобы остаток жизни посвятить мемуарам. «Мемуары. Страусовая ферма. Неужели кто-то считает, что среди страусов пишется легче?» — удивлялся Виктор, читая очередную заметку.

Другая небылица была о том, что Виктор Петрович завел любовницу где-то в Океании, и она настолько вскружила голову журналисту, что он решил больше не возвращаться в Украину, а остался на каком-то острове и стал вождем племени.