Костяшки пальцев на руле побелели, Марио превратился в каменную статую.

Все? Ну и пусть! Зато она сказала ему правду, а не прикрывалась сладенькой утешающей ложью о том, что «это все – просто танец». Надулась, засопела, отвернулась и стала смотреть в сторону. Пусть везет ее, куда хочет. Пусть делает, что хочет, живет, как хочет, – через неделю они разойдутся. Насовсем.

Каменистые обочины, серпантин. В какой-то момент дорога сделалась шире и проще, кабриолет затормозил. Над сиденьями повисло застывшее звездное небо, запах прогретого асфальта и немножко бензина. И тишина. Она длилась бы бесконечно, если бы в какой-то момент Мо не повернулся и не произнес мягко, почти нежно:

– Девчонка. Прекрасная женщина. Лана.

Он притянул ее к себе, обнял. Прижался своими губами к ее лбу, долго сидел, сжав рукой затылок.

– Что же ты делаешь? Зачем? Я же без пяти минут смертник, забыла? Через неделю я, возможно, буду мертв, а ты разобьешь себе сердце и сломаешь жизнь.

– С чего ты взял, что сломаю? – она горько усмехнулась. – Быть может, до конца своих дней я буду благодарна судьбе, что со мной – с нами – это случилось?

– А ты сможешь? Я таких людей не встречал. Мудрость хороша, когда не на словах.

Они сидели в машине на пустой дороге, и в эту минуту для Ланы не было человека роднее, чем тот, который ее обнимал. Теплые руки, колечки на затылке, щетина… Живой. Он был живым и очень ей нужным.

– Ты не умрешь, – прошептала она, борясь со слезами. – Не умрешь. Я спасу тебя.

Эта ночь вдруг стала для нее всем – тем самым островом спасения, на котором из жизни ушло одиночество. И она найдет этот гребаный Сапфир. Чего бы это ни стоило. Здесь, в этом кабриолете, она поклялась себе в этом.

– Себя спаси.

Себя она не хотела. Кто она без него? Половинка? Та, кто будет учиться снова быть цельной тогда, когда разделила жизнь на двоих?

Она прижалась к нему крепче, теснее. Всхлипнула.

– Нам надо остыть, – Мо отстранился и заглянул ей в глаза, призывая к понимаю. – Да?

– Да, – кивнула согласно. – И я даже знаю, как. Отвези меня в безлюдную бухту – хочу искупаться.

* * *

Стянутое платье легло на песок желтой мерцающей лужицей. Мгновением позже на него был брошен желтый купальник.

– Что ты делаешь?

Мо – ее ненаглядный Мо – сглотнул, глядя на обнаженную грудь с торчащими сосками.

– Собираюсь купаться голой. Всегда хотела. Ты со мной?

Она легко зашагала к воде, он остался стоять позади.

Живописная бухта – вокруг скалы, океан посеребрен лунной дорожкой. Ветер стих, и вместе с ним успокоились волны.

Вода показалась Лане парным молоком – ласковым, теплым. Море бархатисто обняло ступни, затем щиколотки, икры, бедра. Коснулось обнаженной промежности, лизнуло прохладой – терпко, дрожательно.

– Ты идешь?

Она обернулась. Фигура мужчины в белой рубашке и темных штанах оставалась неподвижной, лишь ощущался скользящий по обнаженной спине и ягодицам взгляд.

– Идем…

И тут же вскрикнула:

– Ой! Я на что-то наступила… Ой-ей…

Мо чертыхнулся, сбросил, разорвав пуговицы, рубаху, выпутался из штанов, побежал в воду. Он догнал ее, успевшую войти в воду по грудь, быстро, в три прыжка, поднял на руки, и она тут же обвилась ногами вокруг его бедер, словно спрут. Обняла за шею, прижалась щекой к его щеке, погладила по затылку.

– Ты не поранилась? На что наступила?

– Ни на что…

Тишина, плеск; секунда беспокойства.

Он выдохнул укоризненно, чуть раздраженно. Но рук не разжал. Просто держал ее, стоял, обнятый водой, молчал, пока его волосы нежно перебирали женские пальцы.

– Ты – провокаторша, Лана.

– Да. Но иначе нельзя…

Она давила на него и знала об этом. Но, если сейчас не додавить, то все напрасно, то снова настанет «просто танец». А у них не «просто танец», нет, – у них жизнь, которая идет сейчас и которая ожидает решения, принятого обоими. Ей хотелось поцеловать его, но еще больше хотелось, чтобы он сам поцеловал ее, чтобы отбросил сомнения, чтобы отдался этому моменту, как отдалась ему она.

– Потанцуй со мной…

Ей в щеку усмехнулись.

Мо принялся покачиваться, и успевшая нагреться вокруг их тел вода сменилась другой, прохладной. То слева, то справа, упруго массируя бока, устремлялись навстречу подводные потоки.

Ночь, медленный танец в воде; промеж ее сосков притаилась «розетка» – звезда с ониксом посередине. Их счастье и их проклятье. Ее ягодицы поддерживали мужские ладони – будь он без плавок, ей в промежность бы уперлась твердая головка вставшего члена. Хотелось додавить до того, чтобы Марио разжал руки, позволил ей опуститься ниже, прямо на него… но нельзя. Нельзя так сразу, если не готов морально.

– Где ты научился так танцевать?

Вокруг них по поверхности, похожие на светлые пушистые водоросли, плавали ее волосы.

– Ходил в танцевальную школу. Всегда любил музыку.

Луна высвечивала абрис его лица; Лане не хотелось думать о других партнершах – теперь Мо только ее. Они встретились. И почему-то ему хотелось сказать так много, но еще больше хотелось поведать тишиной. Этим объятием, в котором они сделались одним целым, носом, сопящим в его щетину, биением собственного сердца.

– Позволь нам…

– Лана…

– Ты же чувствуешь то же самое, что и я.

– Это… непростое решение. К нему нужно прийти.

– Сколько ты будешь к нему идти – день, два? Неделю, месяц? У нас ведь целая жизнь впереди, да?

«Мы могли бы, – хотелось сказать ей, – не просто обниматься в этой воде, но любить друг друга. Дарить друг другу то, что могут дарить люди, – тепло, ласку, чувства…»

Не готов.

Она дрожала в его руках от возбуждения и обиды – мужчина, держащий ее, не чувствовал себя готовым… к ней?

Вода показалась ей холодной, а собственная нагота стыдной. Она предлагала себя тому, кто ее «не брал».

– Я слишком сильно давлю на тебя, да?

– Ты… упорная.

– Я просто честная.

«В отличие от тебя».

Она не любила слабых и сомневающихся, всегда хотела, чтобы мужчина проявлял решимость, чтобы убеждал, что готов за нее в огонь и в воду… И вот – они в воде. И она же разделила их больше, чем слила вместе.

Лана мысленно отлепила себя от Мо, отодрала вместе со слоем кожи. Наверное, ей что-то привиделось – так бывает. Красивое лицо, правильная энергия – правильная на первый взгляд. Верно, глубже есть что-то еще, возможно, несовместимое.