Из более позитивного стоит отметить, что одноклассницы перестали дразнить нас суфражетками. С другой стороны, это несколько удручает, поскольку наше дело их, похоже, не слишком интересует. Или вообще не интересует.

В общем, я была в довольно мрачном настроении. И тут посыльный приносит телеграмму. Мэгги вручила конверт маме, но та вдруг побледнела, да и мне, надо сказать, сделалось нехорошо, когда она распечатала его и воскликнула: «Боже мой, Гарри!..» Я сразу поняла, что случилось нечто ужасное. Знаю, иногда от Гарри просто житья нет, но я ведь не хочу, чтобы он УМЕР! А что, если поезд сошёл с рельсов? Такое иногда случается, и многие пассажиры гибнут.

— Он цел? — мой голос дрогнул так, что я сама удивилась.

Джулия расплакалась. Папа обнял её, прошептав: «Всё в порядке, мышонок», но выглядел при этом очень обеспокоенным, и от волнения у меня засосало под ложечкой.

— Ему стало так плохо во время матча, что он не смог ехать домой, — выдавила мама. — Пирс забрал его к себе.

— Это серьёзно? — спросил папа.

До ответа прошла, может, какая-то секунда, но за это время мой разум успел навоображать всевозможных ужасов: Гарри мечется в чудовищной лихорадке, Гарри вопит от боли, Гарри кашляет кровью и умирает от чахотки, как мама Дейзи Редмонд…

— Пирс считает, просто желудочный грипп, — сказала мама, протягивая папе телеграмму.

— А это серьёзно? — спросила я. И голос почему-то по-прежнему дрожал.

— Вовсе нет, хотя и не слишком приятно, — ответил папа и поцеловал Джулию в макушку. — А те перь почему бы вам обеим не устроиться поудобнее? Я бы рассказал вам, как дела у Питера Фицд жеральда.

Но Джулия не хотела слушать про Питера Фицджеральда.

— Нечестно про него читать, пока Гарри нет, — заявила она с таким видом, словно опять собиралась расплакаться.

— Что ж, справедливо. А как насчёт «Общества „Будем послушными“»? — спросил папа, снова её обняв.

Мы все любим книги Эдит Несбит — даже Джулия, хотя дети в них часто проказничают, чего она совершенно не одобряет. Но папа очень хорошо читает вслух, так что к концу главы мы даже немного взбодрились.

Впрочем, я могла только догадываться, не притворялись ли мама с папой, чтобы не расстраивать меня и Джулию. Знаю, взрослые делают это исключительно из добрых побуждений. Но проблема в том, что никогда не знаешь, огорчены они или нет: вечно твердят, что всё в порядке, вот только можно ли им верить? Родители в тот вечер, разумеется, вели себя как обычно, но ведь и восемь лет назад, когда Джулия заболела корью и чуть не умерла, они вели себя ровно так же. Лишь вбежав в мамину комнату без стука и застав её в слезах, я поняла, как она испугалась.

В общем, я старалась не думать о Гарри, а слушать о приключениях Бастейблов, и это почти сработало: хорошие книги способны как рукой снимать беспокойство. На Джулию, похоже, Бастейблы тоже подействовали, потому что к тому времени, как пришла пора ложиться, она выглядела вполне нормально. Мама поднялась с ней наверх, и, пока папа ставил книгу на полку, я быстро взглянула на телеграмму, так и оставшуюся лежать на столике возле камина. Она гласила:

Телеграмма доказывала, что родители и правда не притворялись. Должна признаться, увидев её, я почувствовала такое облегчение, что сама чуть не расплакалась. А главное, теперь я могла снова ненавидеть Гарри (ну или вроде того).

Но чуть позже, отправившись вслед за Джулией в постель, я ещё из-за двери услышала её всхлипывания. И хотя она ужасно назойливая задавака, а никаких поводов думать, что Гарри умрёт, не было (в конце концов, все мы время от времени жалуемся на желудок), я поспешила войти и, обнаружив её на коленях возле кровати, присела рядом, обняв за трясущиеся плечи.

— Ох, Джулия, какая же ты нелепая гусыня (нет, разумеется, ничего такого противного я не сказала). У Гарри всё будет хорошо. И он остался в Дандолке только потому, что нельзя же садиться в поезд больным. Представь, тебе пришлось бы делить купе с человеком, который вечно шмыгает носом, — и я громко шмыгнула носом (очень естественно, я ведь и впрямь прирождённая актриса).

Но Джулия не засмеялась и даже не велела мне прекратить эти отвратительные звуки. Она просто утёрла слезы и ещё раз всхлипнула.

— А почему бы тебе не прочесть за него декаду розария?[27] — предложила я и, будучи великодушной старшей сестрой, добавила: — Я тоже с тобой помолюсь, — хотя на самом деле хотела только как можно скорее прочитать ежедневную молитву и лечь спать. Джулия кивнула, достала из маленькой шкатулки на прикроватном столике свои чётки, и мы прочли за него декаду.

Но должна признаться, что всё время, пока мы бормотали эти «Аве Мария», я непрестанно думала: «Раз уж Гарри несколько дней не будет, можно стащить его будильник». Надеюсь, это не смертный грех. Хотя есть у меня ощущение, что это он самый и есть. Думать о чём-то во время молитвы и без того не слишком-то хорошо, а уж замышлять кражу у собственного больного брата… Ужасная из меня сестра. Правда, дядя Пирс, кажется, был совершенно уверен, что с Гарри всё в порядке… В общем, в следующий раз, как пойду к исповеди, обязательно упомяну, что думала о неподобающих вещах, пока читала розарий: поглядим, что скажет священник.

На следующий день ко времени моего ухода в школу от Гарри ещё не было известий, но мама объяснила, что этого и следовало ожидать, поскольку дядя Пирс собирался выйти на связь только в случае каких-либо изменений. Так что отсутствие новостей было на самом деле хорошей новостью.

— Может, Гарри уже совсем поправился, — сказала она, — и сегодня днём приедет домой.

Но я всё-таки надеялась, что он не приедет. Хотя бы потому, что это испортило бы весь мой часопохитительный план.

По дороге в школу я посвятила Нору в детали. Она тоже сразу подумала о часах:

— Удача нам улыбается!

Я, однако, напомнила ей, что мама считает скорое возвращение Гарри весьма вероятным. Подходя к школе, мы ещё обсуждали, как долго обычно поправляются после желудочного гриппа, но, едва распахнув дверь, обнаружили, что внутри царит полнейший хаос. Кругом сломя голову носились ученицы, монашки и учителя, повсюду были грязные мокрые следы.

— Что тут, скажите на милость, происходит? — воскликнула Нора, увидев торопливо проходящую мимо мать Антонину в насквозь промокшей на шесть дюймов от пола рясе.

— Вон профессор Шилдс, — сказала я. — Уж она-то точно знает. Профессор Шилдс, подождите!

Профессор Шилдс тащила огромную стопку книг и выглядела очень усталой, но ни на секунду не забывала о вежливости: